Красавец Джой

Все мальчики окружили меня. Я не привык к мальчикам и с некоторым страхом ожидал, что со мною будет; но я скоро увидал, что они хорошо умеют обращаться с собаками и что они добрые, ласковые мальчики. Мне было странно слышать, как они называли меня «добрым песиком», лаская меня. Никто так не называл меня прежде.

— Однако, он не красавец, — сказал про меня тот мальчик, которого звали Томом.

— Далеко до этого! — смеясь воскликнул Джек.

— Пожалуй не ближе тебя, Том.

Том накинулся на него, и у них поднялась возня.

Другие мальчики продолжали разглядывать меня.

Один, маленький, с глазами как у Лоры, спросил:

— Как ее зовут? Гарри говорил или нет?

— Кажется, ее зовут Джой, — так, по крайней мере, называл ее мальчик, который принес ее сюда.

— Не назвать ли нам ее: «Урод Джой»? — предложил мальчик с полным, круглым лицом и лукаво смеющимися глазами.

Мне очень захотелось узнать, кто он, и я потом узнал. Это был еще брат Лоры, Нед. Кажется, не было конца мальчикам Морисам.

— Лора не обрадуется такому прозвищу, — возразил Джек.

Он снова подошел к нам, тяжело дыша после возни с братом.

— Лора скажет, — продолжал Джек, что мы обижаем собаку, давая ей такую кличку; чтобы сделать удовольствие Лоре, надо его назвать «Красавцем Джоем».

Все мальчики дружно рассмеялись на это предложение, и я нисколько не удивился. Я и сам хорошо знал, что был некрасив от роду, а теперь в моем искалеченном виде, я был, верно, похож на урода.

— Да, да! Пусть он будет «Красавец Джой», — кричали все мальчики. — Пойдемте к маме и попросим у нее чего-нибудь поесть нашему «красавцу».

Они выбежали из конюшни. Мне было жаль, что они ушли: при них, слушая их болтовню, я не так чувствовал боль, особенно ужасную в спине. Мальчики скоро вернулись с вкусной едой, но я ничего не мог в рот взять.

Тогда мальчики оставили меня в покое, а сами занялись своими играми. Мне все было очень больно…

Стемнело. Мальчики кончили играть и ушли в дом; я видел, как зажглись огни в окнах. Чувство тоски и одиночества нашло на меня. Конечно, я бы ни за что на свете не вернулся к Дженкинсу, но у него я все же ко всему привык, а здесь все еще было чужое, хотя я и сознавал, что жизнь моя, вероятно, будет счастливее на новом месте. Между тем боли в моем теле все увеличивались. Голова была точно в огне, а в спине невыносимо стреляло и жгло. Выть я не смел, боясь рассердить большую собаку Джима, который спал в конуре на дворе.

В конюшне было совсем тихо. Только наверху, на сеновале, слышна была возня кроликов, укладывавшихся спать. Гвинейская свинка улеглась на покой в своем ящике, кот и крыса давно убежали в дом.

Наконец, я потерял всякое терпение. Мне показалось, что я умираю, и мне захотелось спрятаться куда-нибудь. Я выполз во двор и вдоль стены добрался до малинового куста, под густой зеленью которого и свернулся на сырой земле.

Пробовал я сорвать свою повязку, но она крепко сидела и не поддавалась моим стараниям. Я вспоминал свою бедную мать, как она теперь лизала бы мои раны. Зачем я не послушал ее, зачем я укусил Дженкинса? Она всегда говорила мне, что сердить его — только хуже будет.

Вдруг я услышал нежный голос, звавший меня:

— Джой! Джой!

То был голос Лоры, но я не мог идти к ней: на моих лапах точно свинцовые гири висели.

— Джой! Джой! — повторяла Лора, идя с лампой в руке по дорожке к конюшне.

Вскоре она вышла оттуда и пошла по двору прямо к тому месту, где я спрятался.

— Ты где-нибудь скрываешься, милый Джой, — говорила она, — но я тебя найду.

С этими словами она наклонилась и увидела меня.

— Бедная собачка! — сказала она, лаская меня. — Неужели, ты ушла оттуда только для того, чтобы умереть? Это бывает со зверями, я знаю, но я не дам тебе умереть, мой песик.

Она поставила лампу на землю и взяла меня на руки. Я был очень худ в то время, но все-таки для ее ручек ноша была нелегкая. Однако, она не остановилась, а прямо дошла со мной до дома и прошла задним крыльцом через длинный коридор и вверх по длинной лестнице в кухню.

В кухне было тепло и уютно.

— Барышня, что это вы притащили! — воскликнула кухарка.

— Бедную, больную собаку, Марья, — отвечала Лора, садясь в кресло. — Погрейте, пожалуйста, молока, да не найдется ли у вас корзинки или ящика для нее?

— Есть, конечно, — отвечала кухарка. — Но посмотрите, что это за грязная собака, барышня! Неужели вы оставите ее ночевать в кухне?

— Только на сегодня. Она очень больна, с ней случилось ужасное несчастье.

И Лора рассказала кухарке о том, как мне отрубили уши и хвост.

— Так это, стало быть, про нее мальчики все говорили, — заметила кухарка. — Ишь бедняга какая! Ну, пусть лежит тут. Я уложу ее.

Она принесла ящик из чулана, положила в него мягкое одеяло, потом подогрела молока и подала Лоре, которая пошла наверх и вернулась оттуда с какой-то бутылочкой. Она капнула из нее несколько капель в молоко, говоря, что я засну, выпив молоко.

Я полакал немного, но мне было трудно пить. Тогда Лора стала обмакивать пальцы в молоко и давать мне их лизать, а я из благодарности не мог не лизать их.