Красавица

Я продолжала внимать разговорам Лидии и Бесси, скрывая, что их слышу, но ничего полезного не узнала. Иногда мне было сложно, когда я небрежно отвечала им, чего никак не могла делать. Но Лидия была так прямолинейна и доверчива, что никогда (я так думаю) не подозревала. Бесси – возможно, но она была скрытнее из них двоих и я не знала ее настолько хорошо; но она не выдавала себя ни единым словом. Вероятно, Чудовище предупредило их. Я больше не видела ни платья принцессы, ни скромного школьного монастырского одеяния, и обе горничных никогда не обсуждали тот случай; хотя, раз или два, Лидия роняла, без задней мысли, во время споров:

– Теперь-то мы знаем, какой она может быть упрямой.

Значит, я выиграла.

Время от времени я слышала, как другие вещи говорят друг с другом, особенно тарелки с подносами и бокалы на огромном обеденном столе; но они болтали на языке, который я не смогла выучить. Иногда мне была ясна фраза, если я не прислушивалась, и что-то типа «Эй, подвинься» или «Не потерплю подобного, сейчас моя очередь» проникало в мое сознание. Но по большей части я не слышала ничего, кроме эха от звона серебра и хрусталя. И это, вкупе с Лидией и Бесси, заставляло меня чувствовать себя менее одинокой; а замок не казался более необъятным или пустынным как раньше, до того, как я стала слышать все это.

– Псссст… Эй, просыпайся, – я наблюдала за тем, как на свече резко занималось пламя.

И еще я всегда знала, где находится Чудовище. Если он был на большом расстоянии от меня, то могла не обращать на это внимания. Но если поблизости, то мне словно слышался шум листвы высоких деревьев, качающихся на ветру, и подобное невозможно было оставлять без внимания. Так оно всегда и случалось.

– Чудовище, – спросила я раздраженно, примерно через неделю после моего обморока. – Тебе все время нужно так подкрадываться?

– Мне нравится наблюдать за тобой, – ответил он. – Тебя это беспокоит?

– Что ж… нет, – немного сбитая с толку, сказала я. – Полагаю, что нет.

Когда я смотрела на лес из окна своей спальни, то среди зелени видела розоватые осенние листья. И я снова носила свой плащ на дневных прогулках верхом.

Я старалась как можно реже думать о своей семье, выкинув мысли о них из головы, отрицая даже возможность вернуться к ним. Хотя мне почти удалось забыть то, что Чудовище сказало много недель назад, перед тем, как я потеряла сознание, все же я не решалась думать о будущем. А когда вспоминала семью (они часто мне снились, всегда пребывая в моих мыслях, несмотря на мои попытки не скучать по ним), я все же помнила, что покинула их. Но избегала размышлений о том, как выросли детки, смогли ли Отец и Жэр пристроить новую комнату к дому, как планировали. И ни разу не позволила себе задуматься, увижу ли я их снова. Но где-то очень глубоко внутри, куда даже мне самой при желании не было доступа, мелькала мысль о том, что я не покину Чудовище, даже если мне предложат свободу. Я все еще хотела навестить семью и отчаянно по ним тосковала, но не стала бы уезжать отсюда, если бы поездка к ним означала невозможность вернуться в замок. Но лишь малую часть этого я понимала. Осознанно я видела только то, что могу освободить себя от безнадежной боли, если перестану думать о жизни, которую вела до приезда в замок.

И каждую ночь, перед моим уходом, в столовой Чудовище спрашивало:

– Красавица, ты выйдешь за меня?

И каждую ночь я закрывала глаза, пряча сердце и душу, и отвечала:

– Нет, Чудовище.

Даже эта волшебная земля не была полностью свободна от штормовых осенних гроз. Как-то в октябре случился серый и мрачный день, полный дурных предзнаменований, и в ту ночь я плохо спала, пока облака все ниже и ниже спускались, грозно повиснув вокруг высоких башен замка. После полуночи разразился ливень, но я смогла заснуть, только когда занималась заря. Как часто бывало, мне приснилась семья, но никогда прежде я не видела таких реальных снов.

Они сидели за завтраком – я даже почувствовала запах каши, которую Грейс накладывала в миски. Все уселись за кухонным столом и одновременно обсуждали две вещи: Жэр с Отцом по-дружески спорили о досках для пола; Хоуп рассказывала Грейс, что Мелинде удалось найти немного ниток из своих обширных запасов, и они подойдут к зеленой хлопковой ткани, из которой сестра собиралась сшить платье. Грейс ставила полные миски на стол, пока Хоуп резала хлеб, а Отец передавал тарелку с жареной ветчиной.

Детки вроде как научились управляться с ложками: Ричард мял кусочек хлеба на самом дне своей миски, попутно занимаясь более интересным разбрызгиванием каши во все стороны. Мерси попыталась ему помочь, но ее мать пресекла это, также заставив и сына взять ложку по-нормальному.

– Хорошо, что вновь стало прохладно, – заметила Грейс, – готовка на огне в середине лета меня утомляет.

– Да, мне тоже нравится осень, – отозвалась Хоуп. – Особенно после уборки урожая, когда у всех появляется хоть немного свободного времени с начала весенней пахоты. Вот это гроза была прошлой ночью, правда? Но сегодня утром ясно, должно быть, она ушла сама собой.