Красавица

Закрывая дверь, я заметила во дворе навьюченную лошадь, грустно стоящую в снегу. При виде меня она вскинула голову и навострила уши. Действительно, как я не подумала — ведь не с одной розой отец приехал, должна быть еще поклажа.

— Я ее распрягу. — Отдав цветок Грейс, я пошла к лошади, а Жер за мной следом — и очень кстати, потому что седельные сумки оказались на редкость тяжелыми.

Когда мы вернулись, отец пил спешно подогретый сидр, а комнату окутала густая, как снег за окном, тишина. Мы с Жером свалили сумки в угол у двери и думать о них забыли. Пока мы устраивались у камина, Хоуп опустилась на пол у отцовского кресла и, взяв отца за руки, ласково спросила:

— Что с тобой было после отъезда?

Он покачал головой.

— Это долгая история, а у меня сейчас нет сил, надо поспать.

Только теперь мы заметили, как он постарел и одряхлел, как запали его глаза. Он взглянул на Грейс.

— Прости, дочь, это был не «Ворон». — (Грейс поникла.) — Это оказался «Мерлин», он все-таки не утонул, как выясняется. — Отец умолк, и лишь отблески огня плясали на его изможденном лице. — Я привез немного денег и кое-какие вещи, так, по мелочи. — Мы с Жером удивленно оглянулись на тяжеленные, набитые битком седельные сумки, но ничего не сказали.

Грейс поставила розу в высокой глиняной кружке на каминную полку. Отец тут же обернулся туда, а вслед за ним и все мы.

— Как тебе, дочка? — спросил отец у меня. — Нравится?

— Да, папа, очень, — заверила я. — Она необыкновенная.

— Знала бы ты, какой ценой досталась мне эта безделица, — не отрывая завороженного взгляда от цветка, проговорил он.

От розы отделился алый лепесток, хотя она стояла все такая же свежая и крепкая. Плавно, словно перышко, покачиваясь в потоках теплого воздуха от камина, лепесток спланировал вниз, позолоченный отблесками пламени. Однако пола он коснулся с легким звоном, словно обронили монету. Жервен подобрал его — уже пожелтевшим — и с небольшим усилием слегка согнул пальцами.

— Золото… — тихо проговорил он.

Отец поднялся, кряхтя, словно у него ломило спину.

— Не сейчас, — покачал он головой, глядя на наши изумленные лица. — Завтра я вам все расскажу. Поможешь мне подняться в комнату? — попросил он Грейс.

Хоуп заложила камин, чтобы сохранить тепло до утра, и мы разошлись по спальням. Седельные сумки остались лежать неразобранными в углу у двери, и Жер даже не посмотрел на них, запирая на ночь дверь на засов.

Мне приснилось, что бегущий из леса ручей обратился в расплавленное золото и вместо того, чтобы журчать, струится по камням с шелковым шелестом, а над лугом кружит огромный красный грифон, накрывая дом тенью широких крыльев.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Утром, после прошедшего в молчании завтрака, мы принялись за дела. Отец все еще спал. Поев, я зашла в гостиную взглянуть на розу. Она стояла на каминной полке — значит, хотя бы роза мне не приснилась. Золотой лепесток лежал рядом, там же, где оставил его вчера Жервен. Под моим пристальным взглядом он покачался слегка туда-сюда, — наверное, сквозняк. Роза не спешила раскрываться, она словно застыла в миг своего высшего великолепия. Легко верилось, что этот цветок, наполнивший всю комнату благоуханием, не завянет никогда. Выходя из дома, я осторожно прикрыла за собой дверь, чувствуя себя так, будто побывала в гостях у чародея.

В тот день Жер должен был подковывать норовистого жеребенка, и я обещала помочь, поэтому, ухаживая за лошадьми, то и дело поглядывала в окно конюшни, не ведут ли строптивца. Я спешила, ведь за то время, что у меня уходило на одного коня, надо было управиться с двумя. Однако, чистя отцовскую лошадь, я заметила нечто странное и в недоумении опустила щетку. На крупе, у самого основания хвоста, виднелись пять круглых отметин — словно от седла или сбруи. Откуда им взяться в таком месте? Четыре пятна выстроились дугой, а пятое под ними и чуть в стороне — словно отпечатки пятерни. Но что же это за рука такая громадная? Я приложила для сравнения ладонь — моя гораздо мельче.

От прикосновения лошадь задрожала и испуганно вскинула голову, кося глазом так, что мелькнул белок. Смирная и воспитанная, она вдруг впала в настоящую панику, и успокоить мне ее удалось не сразу.

Строптивый жеребенок прибыл в середине утра. Битые два часа я то висела на его недоуздке и мурлыкала в ухо колыбельную, то держала на весу его ногу (скрестную от той, которую подковывал Жервен), чтобы все силы строптивца уходили не на проказы, а на удержание равновесия.

Отец появился из дома к полудню. Выйдя на крыльцо, он вдыхал воздух полной грудью и оглядывался вокруг, словно пробыл в отъезде несколько лет, а не месяцев, или словно хотел наглядеться перед еще худшей разлукой. Судя по походке, хороший сон его приободрил, а уж вблизи перемены по сравнению со вчерашним оказались поистине разительными. Я отвлеклась от жеребенка, и строптивец, конечно, дернулся.

— Держи крепче, что же ты? — крикнул Жервен, выпустив копыто.

Я виновато оглянулась и увидела, с каким замешательством он смотрит на вошедшего отца. Я, наверное, минуту назад смотрела так же.