Красавица

Отец не просто выспался и отдохнул — казалось, он за ночь сбросил лет пятнадцать или двадцать. Глубокие морщины на лице разгладились, пропал близорукий прищур, появившийся в последние годы, глаза вновь были ясными и зоркими. Даже седые волосы словно стали гуще, и в походке появилась молодая пружинистость.

Отец улыбнулся, не замечая ничего странного в наших недоуменных взглядах.

— Простите, если помешал. Вы ведь не обидитесь, если я сегодня просто поброжу по дому? Отвык я что-то в разлуке. А за работу примусь завтра, обещаю.

Мы, конечно, заверили его, что он волен распоряжаться собой как хочет, и он отправился дальше. В повисшей тишине жеребенок настороженно запрядал ушами, подозревая, что мы задумываем учинить с ним очередную пакость.

— Сегодня он пободрее, да? — отважилась я наконец.

Жер кивнул. Потом взял клещами остывшую подкову и сунул в горн. Мы оба смотрели, как розовеет раскаляющийся металл.

— Интересно, что там в седельных сумках? — задумчиво протянул Жервен, но больше о загадках мы не говорили. Подкованного жеребенка, который высоко поднимал ноги в новой «обуви» и, дурачась, раскидывал быстро тающий снег, я отвела в конюшню, дожидаться хозяина.

Только после ужина папа наконец поведал нам свою историю. Мы все устроились у камина в гостиной, старательно изображая безмятежность и поглощенность делами, когда отец отрывал взгляд от пляшущего в очаге пламени. Он один сидел без дела, и ему одному не передалась общая тревога. Улыбнувшись нам по очереди, он сказал:

— Спасибо вам за терпение. Я попытаюсь рассказать, что со мной приключилось, хотя конец моей истории, возможно, покажется невероятным. — Улыбка померкла. — Мне и самому уже с трудом верится, особенно теперь, когда я снова живой и невредимый сижу в тепле, среди родных и близких.

Он надолго умолк, и мы увидели, как его окутывает вчерашняя печаль. Роза благоухала так, что запах делался почти зримым и, казалось, окрашивал в розовый пляшущие на стенах отблески пламени.

Отец приступил к повествованию.

О городских делах рассказывать оказалось почти нечего, к сожалению. Путешествие на юг далось легко и заняло семь недель. По прибытии отец отправился прямиком к своему знакомому, Фруэну, который обрадовался ему и принял весьма радушно. Однако, несмотря на теплый прием, отец чувствовал себя не в своей тарелке. Он отвык от городской жизни.

Корабль опередил отца на неделю, и товар уже успели перевезти на склад. В прежние, зажиточные дни отец даже не принял бы этот мизерный груз в расчет, но с помощью Фруэна удалось выручить за него неплохие деньги, которых хватило расплатиться с капитаном и командой и даже немного осталось. Капитан Бразерс, потрясенный переменами, постигшими хозяина, рвался снова выйти в море и вернуть нам былое благополучие. (Ремонт «Мерлину» если и требовался, то самый обычный, в котором нуждается любое десятилетнее деревянное судно после пятилетнего плавания.) Однако отец отказался. Он объяснил Бразерсу, что уже слишком стар и ему не вскарабкаться снова на высоченную гору. Пусть его жизнь лишена былой роскоши, в ней есть свои радости, и семья живет под одной крышей, что тоже хорошо.

— Забавно, — протянул он задумчиво, обращаясь к нам. — Сперва мне было неуютно ходить пешком по улицам, по которым раньше меня возили в карете с кучером, но потом я понял, что не очень и переживаю. Кажется, я вошел во вкус деревенской жизни. Надеюсь, дочки, я не слишком к вам несправедлив.

Хоуп, сидящая вне поля отцовского зрения, посмотрела на свои тонкие руки, покрасневшие и огрубевшие от работы по дому, однако ничего не сказала, только улыбнулась иронически.

«Мерлин» был крепким и добротным кораблем, пусть не таким большим и роскошным, как строят сейчас, и отец принялся искать на него покупателя. Ему повезло, покупатель нашелся почти сразу — молодой капитан, работавший у Фруэна и решивший приобрести судно в собственность. К тому времени отец прожил в городе месяц и начал подумывать о возвращении домой. О «Белом вороне» ничего разузнать не удалось, равно как и о других кораблях, которые числились пропавшими без вести уже два года, с тех пор, как мы покидали город. Десять моряков с «Ветродуя» и «Стойкого» прибыли домой лишь полгода назад, в их числе был и третий помощник, известивший нас когда-то о несчастье, постигшем маленькую флотилию.

На деньги, вырученные от продажи «Мерлина», отец решил купить лошадь и пуститься домой на север в одиночку. Зима стояла довольно мягкая, а в городе ему делалось все неуютнее, тяготило безделье, совестно было жить нахлебником у Фруэна и злоупотреблять его гостеприимством. Поэтому, не выдержав, отец отправился на конюшню к Тому Блэку, и Том с радостью продал ему выносливого коняшку, способного выдержать долгий путь и окупить свое содержание в Синей Горе. Том заинтересованно расспрашивал про Доброхота и ничуть не оскорбился, узнав, что тот снискал славу тяжеловоза. «Я же говорил: что она ему велит, то он и сделает, — напомнил Том. — Передавайте от меня привет всем, особенно двум новорожденным».