Красавица и босс мафии

Он сказал, что моя жизнь ничего не стоит для него и что я останусь в живых только потому, что не заслужила права умереть. Тот факт, что он просто оставил меня здесь, не ожидая от меня ничего, кроме того, что я продолжу дышать, свидетельствует об этом больше, чем любые действия, которые он мог бы предпринять против моей жизни.

Я ожидала камеры и плохого обращения, однако, как я поняла, ему нужно было бы позаботиться, чтобы дать мне это. Ему не нужно было давать мне ничего, кроме приговора остаться в живых, чтобы заставить меня страдать. Но интересно, знает ли он, насколько я нелояльна? Догадывается ли он, что всего за несколько недель наказания моя кожа приобрела цвет, тело — вес, а душа — вибрацию, говорящую о том, что мой дух не сломлен, как я считала долгие годы, что это так. Он был просто истощен и нуждался в выходе.

Когда наступает ночь и в небе не видно никаких цветов, кроме глубокого синего, я встаю с подушки под окном и иду в ванную, чтобы сделать еще один шаг в том, что стало моим ритуалом. Я включаю свет и подхожу к святой, мои руки раскинуты в миллиметрах от ее, и она словно просит меня отдать ей всю боль и насилие, которые есть во мне.

Я стою неподвижно, двигаясь только для того, чтобы дышать, несколько минут подряд. Я поднимаю глаза на ее лицо, приветливый взгляд такой же, как и каждый день, начиная с первого, почти как будто она ждала меня все это время, как будто она все еще ждет меня. Я испускаю долгий вздох и делаю два шага назад, уходя, не касаясь ее рук.

* * *

— Luigia, mia cara! (Луиджия, моя дорогая)! — Я сразу же напрягаюсь, услышав мужской голос, да и Рафаэла, сидящая рядом со мной, реагирует не лучше.

Сидя на месте, которое в последние недели стало для нас привычным, мы наблюдаем за необычной сценой: мужчина входит на кухню. Не то чтобы я никогда не видела, как это происходит…видела. Есть поставщики, которые время от времени заходят сюда, чтобы завезти продукты, есть рабочие, которые навещают свои семьи, и даже некоторые люди Витторио, которых, как я узнала от Рафы, называют солдатами, уже заходили на кухню, но их визиты — единичные случаи.

Пройдя через коридор, мужчина останавливается, ищет глазами Луиджию, и если величие его голоса приводит мои чувства в состояние боевой готовности, то его образ сразу же заставляет меня перевести дыхание. Он — один из братьев Витторио, я уверена. Но если образ моего похитителя — это смертельная серьезность, то этот человек, руки и кисти которого покрыты татуировками, сбегающими от воротника рубашки к шее, пугает в каждом дюйме, а не только в осанке и во взгляде, который с интересом встречает нас с подругой, а затем сужается.

Это может быть только Тициано Катанео.

Его губы кривятся в неловкой улыбке, и он идет к нам. Рафаэла почесывает горло, но я не решаюсь повернуться к ней лицом, чтобы спросить, что означает такая реакция. Не тогда, когда несколько секунд спустя один из сыновей синьоры Анны стоит прямо передо мной. Он беззастенчиво изучает меня на протяжении долгих секунд, в течение которых я чувствую себя крайне неловко. Щеки разгораются, и я опускаю глаза.

— Devi essere il nuovo animale domestic (Ты, должно быть, новый питомец), — говорит он, и я не понимаю всех его слов.

Однако после двух недель ежедневных занятий итальянским и более месяца, в течение которых я не слышала никакого другого языка, кроме этого, я могу понять его общую концепцию. Он считает меня новым домашним животным. Не нужно быть гением, чтобы понять, чьим именно.

От этого замечания мне становится еще более неловко, и я откидываюсь на спинку стула. Я не отвечаю, у меня нет ни малейшего желания это делать, но Рафаэла думает иначе.

— Lei non è l'animale domestico di nessuno (Она ни чей-то питомец). — Моя подруга защищает меня, говоря, что я не домашнее животное несмотря на то, что ее будет ругать мать.

— Рафаэла! — Раздается громкий голос кухарки с другого конца кухни, а ее глаза пристально смотрят на дочь даже на расстоянии.

Синьора София никогда не обращалась со мной плохо и не пыталась отгородить Рафаэлу от меня, но после последней минуты у меня появились сомнения, что так будет продолжаться и дальше. В конце концов, ее дочь только что бросила вызов своему боссу из-за меня. А вот Тициано, похоже, получает от этого удовольствие.

— А ты? Кто ты? — Спрашивает он Рафу по-итальянски, и я понимаю каждое слово.

Прежде чем блондинка дает дерзкий ответ, который, я уверена, был у нее на кончике языка, София уже пересекла кухню и стоит перед столом, за которым сидим мы с ее дочерью, рядом с Тициано и сама отвечает на вопрос, адресованный дочери.

— Questa è mia figlia Rafaella, signor Tizziano (Это моя дочь Рафаэла, синьор Тициано). — Говорит София, и брови босса удивленно поднимаются.

— La piccola Rafaella? La figlia di Carmo? (Маленькая Рафаэлла? Дочь Кармо?)