Красавица и босс мафии

— У меня нет всей ночи, Габриэлла. — Говорит Луиджия, когда я не двигаюсь с места, и только тогда я понимаю, что она ждет, чтобы отвести меня в спальню. Что ж, по крайней мере, мы сделаем это наедине.

Рафаэла протягивает руку и пожимает мою, я слабо улыбаюсь ей, а затем следую за экономкой. Мы пересекаем уже знакомые коридоры, ведущие из служебной части крыла синьоры Анны к небольшой боковой двери, через которую можно попасть в гостевую зону. Однако Луиджия проходит прямо через эту дверь, и я хмурюсь.

— Синьора Луиджия, — окликаю я, и она смотрит на меня через плечо, но не прекращает идти. — Дверь, — предупреждаю я.

— Я стара, но не слепа. Я знаю, куда идти. — Я открываю рот, чтобы возразить, но какой в этом смысл?

Я пожимаю плечами и просто продолжаю идти за ней. Однако, когда Луиджия начинает подниматься по лестнице, ведущей в крыло дома Витторио, я останавливаюсь. Экономка преодолевает несколько ступенек, прежде чем понимает, что я перестала ее преследовать. Она лишь поворачивает лицо и снова смотрит на меня через плечо. Мне кажется, я вижу в ее глазах что-то похожее на жалость, прежде чем она заговорит.

— Твои ноги перестали работать?

— Э-э-э… — Я заикаюсь. — Нет.

— Тогда почему ты перестала двигаться? — Я пожимаю плечами, выдыхаю и, не имея выбора, поднимаюсь по лестнице.

Крыло Витторио мало чем отличается от остальных, в нем больше общих комнат, чем личных, и Рафаэла как-то сказала мне, что раньше это было крыло синьоры Анны и дона Франческо, но, когда Витторио стал доном, родителям пришлось переехать. По-моему, это очень странно, но, очевидно, меня никто не спрашивал.

Мое сердце и желудок делают кувырок, когда Луиджия в конце коридора, ведущего к частным и гостевым помещениям, поворачивается в сторону той зоны, где, как я знаю, находится комната дона.

Я никогда раньше не была в комнате Витторио. Экономка никогда не посылала меня в эту часть дома, однако, если только занятие помещений Витторио не противоположно занятию остальных трех крыльев дома: слева — посетители, справа — жильцы. В данном случае — единственный жилец.

Коридор длинный и полный дверей, которые все закрыты. Стены — успокаивающего светло-голубого оттенка, который я никогда бы не представила в доме такого человека, как Витторио Катанео, но именно такого цвета все внутренние стены особняка, кроме тех, что оклеены обоями.

Луиджия открывает первую дверь слева от нас и машет мне рукой. Хотя я знаю, что это коридор с комнатами, я все равно удивляюсь, когда захожу в одну из них. В качестве наказания я ожидала больше работы, но вскоре пришло понимание, и мои глаза расширились.

— Синьора Луиджия…

— Твои вещи уже принесли сюда. — Она прерывает меня. — Одежда в шкафу, а твои конспекты на столе. — Я моргаю с открытым ртом в течение нескольких секунд, прежде чем мне удается что-то сказать. Выражение лица Луиджии ничего не говорит, но это и не ее традиционное выражение недовольства.

— Почему? Это потому, что я вчера попала в беду? — Я не хочу верить во что-то подобное, но никакой другой возможности мне не приходит в голову. — Синьора, я…

— В том, что случилось вчера, нет твоей вины. — Она прерывает меня заявлением, которое невозможно оспорить. Я чувствую, что впервые делаю полный вдох с тех пор, как она пришла за мной на кухню. Ее мнение действительно было очень важно. — Ничего из того, что случилось вчера, деточка, не было твоей виной, — повторяет она, и я моргаю еще несколько раз, чувствуя, как горят глаза.

— Тогда почему?

— Я лишь выполняю приказы, девочка. Только это. — Между нами воцаряется молчание, словно экономка дает мне время обработать информацию. Мне понадобится гораздо больше, чем несколько минут, чтобы сделать это. Однако она снова заговорила. — И сегодня был твой последний день в качестве прислуги там.

Мои глаза из немигающих и водянистых превращаются в широкие.

— Мне поменяли место, но я же смогу…? — Спрашиваю я, хотя знаю ответ на этот вопрос.

— Нет, девочка. Отныне ты будешь находиться только в этом крыле.

— Но как же мои уроки? Рафаэла? Но как же… — Вопросов сразу возникает так много, что осознание того, что мне вдруг стало нечего терять, заставляет меня замолчать. Не знаю, что ошеломляет меня больше — сама потеря или понимание.

— Мне жаль, Габриэлла, — говорит Луиджия, и мне кажется, что я впервые слышу, как она извиняется за что-либо перед кем-либо.

— За что, синьора Луиджия? — На ее губах появляется грустная улыбка. Еще один первый раз и никакого ответа на мой вопрос.

— Комната Дона в конце коридора. — В ее тоне звучит предостережение, и я понимаю, что в нем скрыто предупреждение: ни при каких обстоятельствах я не должна туда идти. Я медленно киваю, не представляя, что делать, что может означать эта внезапная перемена. — Спокойной ночи, деточка.

— Спокойной ночи, Луиджия, — говорю я на прощание, и женщина выходит из комнаты, даже не притронувшись к двери.