Красавица и чудовище

— Нет! — Она извивалась в его руках, проявляя чудеса ловкости — неожиданно для него. Он не мог дать ей уйти! Она будет с ним, пока не поймет и не перестанет сопротивляться! Он должен ей сказать — она не должна с ним бороться! Но нужных слов не было. Глаза ее сейчас были прикованы к его лицу, и, похоже, она впервые видела его иным, отличным от ее лица. Совсем даже не лицо принца. Не вполне человеческое лицо.

Он вонзил в ее тело свои длинные, страшные когти, отчаянно пытаясь удержать то, что не должен терять. Пройдя сквозь тонкую розовую материю и разорвав ее, как бумагу, они оставили четыре длинные, кровоточащие полосы на Лизином плече.

Он тяжело дышал и весь покрылся испариной, с ужасом глядя на порезы на Лизиной коже и чувствуя на своих пальцах липкую кровь. Лиза каким-то образом ухитрилась вырваться из его рук и добежать до середины залы. Лицо ее было белее, чем корсаж, рот приоткрылся от страха, и она вся собралась, чтобы продолжить свой бег, но не могла решить, куда бежать.

— Лиза! — Это имя вместило весь ужас и страдание, которые он испытывал. Оно эхом пронеслось под сводами залы. Она пятилась задом, потрясенно и с ужасом глядя на него, будто это был чужой человек, чудовище, нечто отвратительное и злое. Поняв, что он натворил, он почувствовал стыд и отвращение, согнувшись вдвое от спазма в желудке. Он не мог допустить, чтобы она вот так ушла. Не помня себя, он бросился за ней — и он очутился в чьих-то железных объятиях.

— Нет! — В этом слове были боль, ярость и отчаяние, смешанное со стыдом от того, что кто-то был свидетелем его позора. Он рванулся со страшным ревом и занес свою массивную руку, чтобы нанести удар, чтобы убить…

И сквозь его убийственную ярость прорвался голос Отца, выкрикивающего его имя до тех пор, пока он не пришел в себя. Отец прижал его голову к груди, и он заплакал.

Когда он нашел в себе силы выходить на люди, Лизы уже не было с ними, и все эти долгие годы он не виделся с ней. И вот она снова здесь. Снова вошла в его жизнь.

Очнувшись, он увидел, что непроизвольно соскребает верхний слой с деревянных ручек кресла. Он положил руки на колени и стал задумчиво разглядывать их. Неудивительно, что ему не хотелось вспоминать.

Но он должен все проанализировать, чтобы понять, почему все так произошло. В танце Лиза воплощала роль умершей молодой женщины, спасающей своего возлюбленного. Если ему не изменяет память, она удачно скопировала хореографию балета, который видела на сцене. И как ни больно, надо честно признать, что она вовсе не выражала свою любовь к нему таким образом. Да, она любила его как друга! Она, разумеется, знала, что он боготворит ее. Но не знала, как глубока его любовь. Он обдумал эту мысль. Да ведь он и сам не знал, как глубоки его чувства к ней, пока не заключил ее в свои объятия, она стала от него отбиваться.

Она, вероятно, как и он, была в неведении относительно земной взрослой любви. Ей было всего пятнадцать лет, и вся ее жизнь сосредоточилась на балете, и ее представления о любовных историях выражались в музыке. В ее мире принцессы были заколдованы и превращены в лебедей либо спящих красавиц, которых спасала чистая любовь молодого принца. Крестьянские девушки сходили с ума и умирали от любви, а потом спасали от смерти принцев, которые вряд ли этого заслуживали. В Лизиных историях было мало того, что могло бы подготовить ее к земной любви в реальном мире. Винсент задумался: а сколько настоящей любви было в теперешнем мире Лизы?

И он также был молод. Он знал о любви лишь из книги стихов. Он не знал, какой безутешной и болезненной может быть любовь.

— Я был неправ, — прошептал он. — Я пытался завладеть другим существом, в один миг разрушил любовь и чистоту — ее и свои, но в основном ее. И я… — У него сжалось горло. Он тряхнул головой: он видел ее в те последние мгновения, словно ее выгравировали на его веках. Из четырех глубоких параллельных ран на ее правом плече струилась кровь — ее кровь, вызванная его насилием по отношению к той, которую он так любил! Он не мог подобрать слова, чтобы громко сказать хотя бы себе, что он сделал. Простит ли он себя когда-нибудь?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Он зашевелился, осознав вдруг, что сидит здесь несколько часов и что это викторианское и, следовательно, большое кресло недостаточно велико для него. У него онемели ноги. Он провел рукой по тому месту, где образовались щербинки от его ногтей. Оттолкнувшись от кресла, он встал.

В зале кто-то был… Он обернулся. Стоя на лестнице, Лиза наблюдала за ним почти с таким же бесстрастным, как и у него, выражением лица. Он так ушел в свои мысли, что не слышал, как она пришла.

Как и на остальных обитателях туннелей, на ней была разномастная, но тщательно подобранная одежда, где все компоненты прекрасно сочетались друг с другом. Она напоминала пейзаночку из какого-нибудь балета: длинная, пышная, доходящая до щиколоток юбка, блузка с длинными рукавами и вокруг шеи — платки. Таз и бедра были стянуты треугольной цветной шалью, окаймленной бахромой.