Красавица и чудовище

Катрин вернулась домой в шоковом состоянии: в зеркале отражалось бледное лицо и огромные, во все глаза, зрачки. Двигаясь как робот, она приготовила себе обед, но почти ничего не съела; задумав немного поработать, чуть не сломала замок, когда открывала портфель, чтобы взять бумаги, но, просидев больше часа над одной страницей, вперив взгляд в одну точку и не прочитав ни одной строки, бросила это дело. Потом включила радио, пробежала несколько станций и выключила. Поставила запись с музыкой Шопена и тоже не стала слушать: это был ноктюрн из балета «Сильфиды». Не надо ей сейчас думать о балете, лебедях всех цветов и всяких там балеринах. В конце концов она смыла макияж, расчесала волосы, быстро приняла душ и неприлично рано легла спать.

Но сон не шел. Она вся извертелась туда-сюда, подминая под себя простыню и одеяло. Снаружи доносился уже не такой сильный шум, затихли жильцы в доме. Она, наконец, впала в тяжелую дрему. Ей снилось, что она и Лиза падали со сцены Линкольн-Центра, которая почему-то возвышалась над партером на несколько метров. А внизу был Винсент. Она и Лиза все падали, а он приближался к ним с выражением смятения и ужаса на лице. Он не мог спасти их обеих, и не мог решить, кого из них ловить, и в результате не делал попытки спасти ни ту, ни другую. Она с криком проснулась за секунду до того, как тело ее коснулось земли.

Какую-то часть ночи она спала крепко и без кошмаров. Правда, видела сон — просто сон, будто в толпе стоит Коллин и следит за ней. Она вспомнила кошмарный сон, когда проснулась — незадолго до того, как зазвонил будильник, а сон с Коллином — когда пила кофе. Этот, по крайней мере, имел логическое объяснение: вчера она видела похожего на Коллина человека в суде. Она изобразила на лице нечто вроде улыбки. «Забавно, — хотя и не смешно, — как явь трансформируется в кошмары».

Впрочем, и другой сон тоже можно объяснить, как ни тяжело это признать. Она взяла сумочку, «дипломат» и пальто. Она страшно переживала: он так поспешно ретировался, и в голосе его было такое страдание, когда он уходил, как бы отгораживаясь от нее. Сердце у нее разрывалось на части; она боялась, что он хочет исключить ее из своей жизни навсегда. Но утром страх ее улетучился. «Каким бы он ни был, что бы он ни делал, я всегда буду любить его», — прошептала она и улыбнулась. Между ними была любовь, взаимная любовь — и это такой непреложный факт, как камень или сама жизнь. Конечно, невозможно дать гарантию, что все будет идти как по маслу; в жизни вообще нельзя давать гарантий. Естественно, что на их пути будут препятствия, но так или иначе они преодолеют препятствие, с которым сейчас столкнулись.

Выходя из своего подъезда, она взглянула на часы. Было рано, она поедет автобусом и успеет вовремя на работу.

По сравнению с предыдущим день прошел спокойно. Как она и предполагала, Джо был недоволен, что судья сразу не вынес решения, но было только начало недели, и у него было много дел, требующих внимания, помимо дела Переса — Хека. В благодарность за то, что Катрин освободила его от поездки в суд, он угостил ее гамбургером в ближайшей забегаловке, которая представляла собой стойку со множеством привинченных к полу стульев вокруг нее, так что приходилось крепко прижимать к себе локти, чтобы не мешать другим. Им удалось занять одну из двух угловых кабинок без окон и без воздуха.

Он подождал, когда она почти закончила еду, и только тогда спросил:

— С вами все в порядке, Катрин?

Она запила гамбургер сладковато-кислым кофе, состроила гримасу и ответила:

Да-а, все прекрасно.

Ей пришло в голову, что он опять проявляет о ней заботу. Но когда это касалось работы и он интересовался, является ли она с нагрузкой, он называл ее Чандлер или Рэдклифф. Она была для него Катрин, только когда он воспринимал ее не только как человека, но и как маленькую, потенциально хрупкую женщину.

Он еще задержал на ней задумчивый взгляд, и она спросила себя, уж не прослышал ли он о ее встрече с Бруковским. Но тут он кивнул, допил свой кофе и доел бутерброд.

— Прекрасно. Ну что, вы собираетесь сидеть здесь весь день, или пойдем на работу?

Она улыбнулась, притворно вздохнула и допила кофе.

— А я жду вас.

По дороге назад они оба не проронили ни слова. И оба не обратили внимания на припаркованный на противоположной стороне улицы «ягуар», когда выходили из здания (он все еще был там), и на двух мужчин, расположившихся на просторных сиденьях. Водитель — широкоплечий мужчина в плохо сшитом костюме — окликнул Коллина:

— Эй, она вернулась. И с ней этот мужик.

— Прекрасно.

Коллин не стал говорить, что заметил ее на полквартала раньше. Джон Фарли был ограниченным человеком, но мистер Таггерт взял его к себе не за высокий интеллект, острый глаз или умение вести беседу. Он взглянул на часы.

— Нам нельзя здесь оставаться. В этом проклятом Нью-Йорке нигде невозможно припарковаться. Вернемся к концу рабочего дня, как считаешь?