Все ложки, чашки, швабры, садовые инструменты и прочая одушевленная домашняя утварь, позвякивая, бряцая и цокая, спустилась со стола на стулья, а потом на пол. Некоторые испытывали трудности с передвижением: одна ложка так устала, что ее товарищам пришлось ее нести. Белль с изумлением за ними наблюдала, но тут циферблат Когсворта начал отбивать полночь. Наверное, все живые вещи просто-напросто устали, но не могли показать этого, как сделали бы живые люди. Возможно, магия, позволявшая им двигаться, заканчивала действовать в полночь, как произошло с каретой Золушки.
— Я только уберу несколько блюд, — сказала Белль, тоже вставая.
— Оставьте, дорогая, — ответила миссис Поттс. — Мы разберемся с этим с утречка, на свежую голову.
— Но все это затевалось ради того, чтобы дать вам хоть один выходной! — запротестовала Белль.
— Вы славно потрудились, но этого достаточно — я говорю серьезно, — сказала домоправительница, поворачиваясь туда-сюда, при этом ее носик оставался направленным на Белль. Похоже, так она пыталась изобразить понимающую улыбку. — Вы очень много сделали, чтобы вдохнуть жизнь и принести перемены в этот замок, — столько никто еще не делал для нас за долгие десять лет.
Белль помрачнела.
— Я тут подумала: что, если все ваше королевство было проклято задолго до появления моей матери? Болезни… гонения на чаровников… король и королева, которым нет дела до собственного народа…
Миссис Поттс вздохнула.
— Так было не всегда. Раньше наше королевство было волшебным местом во всех смыслах этого слова. Ну да ладно.
Домоправительница тяжело заковыляла к краю стола, чтобы присоединиться к возвращающейся на кухню процессии вещей. Белль испугалась, что миссис Поттс упадет со стола, и, не раздумывая, подхватила ее и осторожно поставила на пол. Потом запоздало испугалась — не нарушила ли она какое-то неписаное правило проклятых, но в тот момент ей казалось, что она поступает правильно.
На ощупь миссис Поттс оказалась теплой и неподвижной, совсем как обычный чайник. Если бы ее носик не шевелился, Белль ни за что бы не подумала, что держит живое существо.
— Спасибо, моя дорогая, — поблагодарила миссис Поттс и уковыляла на кухню.
Интересно, подумала Белль, кто присматривал за маленькими чашками, пока взрослые вещи сидели в столовой? Няня-кувшин?
Вздохнув — до чего безумной стала ее жизнь! — Белль на негнущихся ногах устало зашагала в свою комнату.
Поднимаясь по лестницам, она крепко держалась за каменные перила, чтобы не упасть, а сама все думала и думала.
В приключенческих книгах не бывает неловких пауз и ситуаций, когда герои не знают, что сказать. В моралите и фарсах редко встречались серьезные обсуждения нетерпимости, стадного чувства, погромов и эпидемий. В научных книгах не описывались застольные откровения об ужасных вещах.
«Жизнь — странная смесь всех этих жанров, — размышляла девушка, — и в ней всё совсем не так радужно и безоблачно, как в книгах».
Когда она зашла в свою комнату, тетушка-гардероб спала.
Или просто затаилась.
Белль медленно разделась и забралась на кровать, за один вечер она узнала столько всего, что голова шла кругом.
Пропитанное злом, страдающее от повального мора королевство.
Король и королева, настолько далекие от народа, что их можно сравнить с Нероном, буквально сидели сложа руки, пока их королевство полыхало.
Волшебница прокляла одиннадцатилетнего мальчика, разгневавшись из-за притеснений, которые терпел ее народ, и нежелания правителей навести в королевстве порядок.
Неужели маленький принц действительно заслужил такую судьбу?
И вот Белль своими руками обрекла себя на вечное заточение в мрачном замке. Если они не узнают, что же случилось с ее матерью, или не найдут другого могущественного чаровника, то Чудовище и все его слуги обречены до конца своих дней влачить жалкое существование в преданном забвению замке, укрытом от остального мира густыми лесами.
«Магия всегда возвращается…»
Перед тем как Белль окончательно погрузилась в сон, в ее сознании мелькнула мысль: раз ее мать наслала это проклятие, то, возможно, именно Белль способна его снять?
Тем временем вдали от замка…
Морис смотрел в окно автоматического экипажа, чувствуя сразу отчаяние, потрясение и сожаление.
Сожаление, потому что, несмотря на ужасающие обстоятельства, он ехал домой в чудесном, волшебном устройстве, которое само выбирало дорогу, не имея ни глаз, ни ушей, при этом шло мерной рысью, как хороший конь. Изобретатель жалел, что у него нет времени и возможности понаблюдать за удивительным безлошадным экипажем, понять, как он работает, потыкать его палочкой. Посмотреть, будет ли он подчиняться кому-то еще, кроме Чудовища.
Потрясение, потому что, мечтая о мире, полном самодвижущихся экипажей, он никогда и помыслить не мог о такой отвратительной насекомообразной штуке. Волшебное транспортное средство не катилось — у него вообще не было колес. Вместо этого оно с ужасным скрипом ползло на длинных, кривых деревянных ногах, словно гигантский таракан.