Красавица и генералы

Выйдя из храма, она ощутила, что на нее смотрят выходящие следом офицеры. Она подошла к подводе, села на Викторову бекешу и, замечая углом глаза, что на нее смотрит генерал, думала одновременно и о генерале, и о Григорове, и о предстоящем устройстве в городе. Ей казалось, что слезы были некстати, из-за них она подурнела еще больше.

- Наверное, казачка, - услышала Нина голос. - Женщины сердцем скорей на нашей стороне, чем фронтовики...

Она решила, что ее окликнут, но этого не случилось. Автомобиль заурчал и поехал.

Нина шлепнула ладонью по грядке, сказала:

- Трогай.

"Да, - подумала она, глядя на свои забрызганные чулки и грязные сапоги, - побили таких молоденьких... И людей мало в храме... А на меня, такую замурзанную, им наплевать".

- Чего рты пораззевали? - спросила она у Виктора и возницы.

Ей стало понятно, что нужно делать. Сейчас они поедут на Московскую улицу, остановятся там у Евгения Васильевича Колодуба, давнишнего знакомого семьи Григоровых, она возьмет горячую ванну, потом посетит модные магазины, потом получит кредит в банке как владелица большого рудника - и уже тогда поглядим, господа!

Виктор запрыгнул в телегу. Хлопнули вожжи. Поехали.

"Он пойдет в армию, - мелькнуло у Нины. - Его могут убить... Как мне представить его Колодубу? Как-то нехорошо: юноша при вдове... Сразу лезет в голову пошлятина... Да что мне оправдываться? Он не бросил меня в самую тяжелую минуту..."

Дорога до Новочеркасска с ее грубыми кочевыми обстоятельствами сблизила их как двух товарищей, и теперь, в завершении, когда Нина вновь делалась хозяйкой, она начинала думать, какую роль будет играть при ней Виктор и не могла сказать себе что-то определенное.

Неопределенность положения Виктора обнаружилась сразу же у Колодуба, когда Нина замялась, не зная, как представить спутника. Друг? Знакомый? Сотрудник? Все не подходило. Просто Виктор Игнатенков?

- ... Он привез меня сюда, - пояснила она, чувствуя, что отталкивает преданного человека. Привез - значит, что-то вроде возчика, работника. И Колодуб вопросительно глядел на Виктора, одетого в распахнутую бекешу, державшего тощие мешки.

- Это брат моего друга летчика Игнатенкова, слыхали такого? - сказала Нина.

- А! - кивнул Колодуб. - Очень рад. Ну раздевайтесь, что ж вы стоите...

У него сделался добродушный вид, толстые щеки, пышные усы с закрученными концами, короткий седоватый бобрик - все приобрело либеральное, отеческое выражение.

- А вы живете как буржуи! - сказала Нина и подошла к окну, выходившему из прихожей во двор. - Вот орда нагрянет, не простит...

Домашняя прислуга, пожилая женщина лет сорока, укоризненно цокнула языком и вздохнула, глядя на ее сапоги.

- Эх, миленькая! - сказала ей Нина. - Я из-под смерти бежала... Ребеночка оставила. Все не могу в себя прийти...

Она говорила твердым властным голосом, как будто отчитывала прислугу за бестактность, и с каждым словом снова становилась хозяйкой, но не прежней, помнившей, что рудник и усадьба достались ей случайно, а хозяйкой, готовой спасать свое гнездо. Сейчас у нее ничего не было, кроме этой готовности.

В окно были видны развешанные во дворе простыни. Здесь жизнь была мирной, несмотря на отпеваемых в соборе, на горе убитых юношей. Она притворилась мирной. И Колодуб, и прислуга тоже притворились, словно кого-то обманывали. Колодуб натянуто улыбался, слыша ее колющий голос.

- Где вы меня приютите? - спросила Нина. - Я хочу привести себя в порядок.

Она решила устраиваться, не дожидаясь приглашения. За ней было это право. Она побывала в шкуре преследуемой, свыклась с мыслью о потерях и входила в новую жизнь, где были смерть и родина.

3

В январе тысяча девятьсот восемнадцатого года Новочеркасск представлял собой два разных города: старую донскую столицу и град скорбей человеческих, пристанище беженцев из Центральной России. На стенах домов еще болели призывы отдела записи в Добровольческую армию, но ее немногочисленные отряды во главе с генералами Алексеевым, Корниловым и Деникиным уже перебрались в Ростов. Сотни офицеров держались под Батайском, Таганрогом и Хопром против тысяч и тысяч утративших связь с державой солдат.

Донское Войско, пожалованное знаменами русских царей за походы и войны, выставившее против австрийцев и немцев шестьдесят полков, рассыпалось по хуторам и станицам. Донское правительство заседало, атаман Каледин командовал, а под Лихой и Зверевом партизанский отряд двадцатисемилетнего есаула Василия Чернецова, состоявший из юношей, дрался с красногвардейцами. Позором молва клеймила казаков, не пожелавших отдать добровольцам своей четерыхорудийной батареи и уступившей только после крепкого магарыча.

Россия Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого вдруг сделалась жалкой побирушкой, и ее гнали отовсюду, насмешливо глядя на горстку молодых людей, не успевших распроститься с прошлыми химерами и готовых биться до конца.

Нина и Виктор нежданно-негаданно, спасаясь от земляной Руси, очутились на маленьком острове, окруженном красным пламенем.

* * *