Красавица и Холостяк

— После нашего последнего разговора, я подумала, что нам обеим нужно время.

Появился официант, размещая на столе блюдо с горячим, свежим хлебом. Сидней заказала себе салат с креветками, а потом повернулась к матери и отщипнула кусочек овсяного хлеба с медом.

Рот Шарлен искривился в гримасе отвращения.

— Неужели, Сидней. Хлеб? Будто тебе нужно больше углеводов, — она вздохнула. — Не знаю, сколько раз я предупреждала тебя следить за тем, что ты ешь. Женщины твоих… — еще одна выразительная пауза — …достоинств должны быть более бдительными и осмотрительными.

Сидней положила ломоть на тарелку и сложила руки на коленях.

— Хватит, мам, — мягко сказала она, хотя и добавила в голос немного стали, чтобы сдержать материнский поток критики. — Я больше не позволю тебе так говорить со мной.

Шарлен испустила раздраженный вздох.

— Как драматично, Сидней...

— Благодаря целенаправленным указаниям и критике, я уже давно поняла, что не являюсь идеальным вторым размером. Также я знаю, что это разочаровывает и смущает тебя.

В ее голове эхом отозвался голос Лукаса, отдаваясь от стен и набирая громкость с каждым словом.

«Неужели твои родители принижали тебя до такой степени, что ты веришь, что заслуживаешь такого отношения...»

Она все еще ощущала прикосновение ладони Лукаса к своей челюсти. Все еще видела огонь, сверкающий в его бирюзовых глазах, когда он заставлял ее смотреть на себя в зеркало.

«Эта женщина — самый сознательный, бескорыстный, тактичный человек, которого я когда-либо встречал. А я знаком с ней всего пару недель. Как же они этого не видят... почему она позволяет им не замечать этого. Не уважать ее подарки, ее сердце, ее чувства».

— Я люблю тебя, мам, — продолжила она, отгоняя воспоминание. — Но если мои достоинства так тебя удручают, мы можем урезать количество наших встреч. А когда мы встречаемся, я больше не позволю тебе унижать меня.

Над их столиком, словно серая грозовая туча, нависло тяжелое, напряженное молчание.

— Что ж, — произнесла Шарлен голосом таким же жестким, как и ее осанка. — По всей видимости, брак с Лукасом Оливером также научил тебя быть неуважительной.

Сидней не ответила. Что бы она сейчас ни сказала, все было бы расценено как извинение, а она не собиралась извиняться за то, что, наконец — наконец-то — заступилась за себя же. Поборолась за себя. Восторг, легкий и яркий, как луч летнего солнца, осветил изнутри ее грудь. Несомненно, ее матери это виделось, как первый залп в попытке захватить контроль, но, черт побери, впервые она не покорилась, считая результат стычки предрешенным.

— Миссис Уильямсон спрашивала о тебе на нашем литературном вечере, — Шарлен сделала еще один глоток вина. — Она просила передать свои поздравления.

— Спасибо. Я позвоню ей.

Любезности. Банальности. Безопасные темы.

— Я сказала ей, что ты так и сделаешь, — потом она пустилась в подробный рассказ о событиях и вечеринках, на которых побывала, а также местные сплетни, не делая пауз, когда вернувшийся официант расставлял перед ними блюда. — Я приняла приглашение от твоего имени на прием к Рейнхолдсам после премьеры балета «Карнавал» на этой неделе. Я пришлю машину...

— Подожди, извини, — прервала ее Сидней, вклиниваясь в монолог. — Мама, почему ты это сделала? Я не могу пойти к Рейнхолдсам.

— Конечно же, ты пойдешь, — возразила та с беспечным взмахом руки. — Я думаю, это очень великодушно с их стороны пригласить тебя после того, как ты обошлась с Тайлером. Было бы грубо отказать им.

— Да, чрезвычайно щедро с их стороны пригласить Лукаса и меня в их дом, но я могу себе представить, как неловко это будет.

— Я ничего не говорила про Лукаса Оливера, — холодно поправила ее Шарлен. — Приглашение только для тебя.

— И ты согласилась? — она уставилась на мать. — Ты думаешь, что я пойду на вечеринку, устраиваемую моим бывшим женихом и его семьей, без моего мужа. Это смешно.

— Ты можешь пойти, Сидней. По крайней мере, ты можешь сделать это для Рейнхолдов и для меня с твоим отцом. Они протягивают нам оливковую ветку, и я настаиваю, чтобы ты приняла ее.

Злость на материнское высокомерие и бесцеремонное неприятие Лукаса вспыхнула быстро и горячо.

— Мама, я...

— Прошу прощения. Надеюсь, я не помешаю.

О Боже. Сидней прикрыла глаза на секунду. Не сейчас. Почему сейчас?

— Тайлер, — Шарлен встала, сияющая улыбка стерла холодное неодобрение, еще пару секунд назад застывшее на ее лице. Ее мать пожала руки бывшего жениха Сидней и прижалась своей щекой к его. — Как приятно тебя встретить.

— Вы прекрасны как всегда, Шарлен, — его взгляд переметнулся к Сидней, которая оставалась на своем месте, пребывая в шоке. В ее голове раздался шепоток сомнения, что эта случайная встреча не была такой уже случайной. А быстрый взгляд на мамину улыбку подтвердил подозрение. — Сидней, — он нагнулся, легко прикасаясь губами к ее щеке.

Месяц назад перед тем, как помолвка была расторгнута, такое прикосновение не было чем-то большим, чем вежливое приветствие. Но сейчас она подавила инстинктивное желание отодвинуться. Почему-то поцелуй от другого мужчины казался чем-то... неправильным.