Красавица и Холостяк

— Мир — это тебе не сказочка, Эйдан. Ты и я знаем это лучше, чем кто бы то ни было. Сидней вышла за меня, потому что я ее шантажировал. Она хотела спасти отца от тюрьмы, а я хотел помешать Джейсону наложить руки на деньги Тайлера Рейнхолда.

Если бы он не появился, сейчас она бы планировала вечеринку по случаю помолвки с другим мужчиной.

— И все же ты единственный победитель во всей этой ситуации. Может, Джейсон и не попадет в тюрьму, но ты его разрушишь. И ты использовал его дочь, чтобы добиться этого. Ты когда-нибудь задумывался, как это опустошит ее? — поинтересовался Эйдан.

— И что ты предлагаешь делать? — Лукас вскочил из кресла, будто пытаясь убежать от вины, обволакивающей его кожу, проникающей в поры. Он подошел к большому окну, выходящему на финансовый район и на западный вход в Общественный Сад. Если прищуриться, он мог бы рассмотреть статую Джорджа Вашингтона верхом на лошади. Обычно ему нравился вид. Но в этот момент он его не замечал. — Отказаться от обещания, данного моему отцу? Просто позволить Джейсону Блэйку избежать наказания за то, что он натворил? Из-за него я рос без отца. Он разрушил мою жизнь.

— Вовсе нет, — проворчал Эйдан. — Люк, ты успешный, уважаемый бизнесмен, который владеет и управляет одним из крупнейших конгломератов в мире. Ты достиг невозможного с точки зрения многих людей — превратившись из обитателя Чикаго Сауз-Сайд во влиятельного, богатого человека, — он вздохнул, поднимаясь из кресла. — Я твой друг, поэтому, когда говорю это, я полагаюсь на нашу дружбу. Джейсон Блэйк не виноват в том, что ты вырос без отца... Твой отец виноват.

Лукас не пошевелился, но внутри он дернулся, будто Эйдан внезапно ударил его в грудь.

— Все, чего я добился, все, чем я являюсь это из-за того, что однажды я поклялся, что он отплатит за всю боль и потери, которые причинил. А ты хочешь, чтобы я выбирал между моим отцом и женщиной, с которой я познакомился меньше двух месяцев назад? Женщиной, ясно давшей понять, что вся ее преданность принадлежит мужчине, укравшему у меня самого любимого человека и детство?

— Нет, — тихо ответил Эйдан. — Я хочу, чтобы ты выбрал между жизнью и существованием.

***

— Спасибо, Джеймс, — Сидней улыбнулась шоферу Лукаса, когда он подал ей руку и помог выбраться с заднего сидения роскошного автомобиля. — Я буду готова к половине второго. Если буду задерживаться, дам тебе знать.

Он кивнул в знак признательности.

— Я буду ждать, миссис Оливер.

Миссис Оливер. Прошел уже месяц, а она так и не привыкла к новой фамилии. Или к загадке, которой был ее муж. После недели в Сиэтле она думала, что они, по крайней мере, заложили фундамент для дружбы. Но после возвращения домой Лукас отдалился, — больше, чем до их медового месяца.

За исключением ночей.

По ночам он превращался в яростного, страстного любовника, знакомя ее с удовольствием за пределами ее воображения. Как будто луна, отражавшаяся в деревянном полу их спальни, превращала холодного, сдержанного мужчину в ненасытного зверя.

Надо выкинуть эти мысли из головы.

Боже, если она войдет в ресторан на обед с матерью покрасневшей и возбужденной, Шарлен не отстанет от нее, пока не выудит всю правду. И, несмотря на то, какой любопытной была ее мать, она сомневалась, что ей понравятся непристойные детали любовной жизни дочери.

А они были очень непристойными.

Проведя ладонью по своей черной юбке-карандаш, Сидней еще раз проверила белую рубашку на предмет складок и туфли на шпильках на наличие царапин. Зрению ее матери мог позавидовать орел; она не упустит и малейшего несовершенства.

Вдохнув, она вошла в фешенебельный ресторан, в который Шарлен позвала Сидней пообедать. Оказавшись в полузаполненном зале, она заметила мать за столиком у широкого окна.

Шарлен поднялась, чтобы коснуться ее щек легким поцелуем. Сидней объял знакомый аромат «Шанель №5», и ее захватил калейдоскоп чувств — радость увидеть мать после недель без разговоров, печаль от отчуждения, опасение стычки. Потому что для ее матери не существовало такой вещи, как просто обед.

— Что ты сделала со своими волосами? — скривилась Шарлен, дотрагиваясь до локона. — Боже, Сидней, ты выглядишь как оборванка. Неужели Лукас Оливер не позволяет тебе посещать стилиста или хотя бы купить фен?

Критика ужалила, но Сидней прикрылась вежливой улыбкой, опускаясь на стул напротив Шарлен, и поборола привычный порыв извиниться. Не только Лукасу нравилась густая копна спиралек, но и она полюбила свою естественную прическу. В какой момент она прекратила позволять матери заставлять чувствовать себя пятилеткой вместо двадцатипятилетней женщины, способной самой принимать решения? Чувствовать себя недостойной?

— Ты выглядишь прекрасно, мам, — она взяла льняную салфетку и разложила ее на коленях. — Как папа?

— Благодарю. Он в порядке. Обеспокоен, но в порядке, — ее мать сделала глоток белого вина из бокала, изучая ее поверх ободка. — Я удивлена твоей заботой. Прошло уже четыре недели с твоей… — пауза — …свадьбы. А ты нам так и не позвонила.

Шарлен была не только ее матерью, но и мастером заставлять чувствовать вину.