Красавица и нападающий (ЛП)

Понедельники обычно болезненны. Этот день был еще хуже. Даже мои руки болели слишком сильно, чтобы сбросить напряжение с члена, единственной части меня, которая не болела. Обычно хороший ночной сон снимал напряжение после игры, но я должен был прикладывать лед всю ночь.

Живи и страдай, мой гребаный девиз.

Я поднялся с кровати. Мне нужен был горячий душ, чтобы облегчить боль в моем избитом теле, и пара минут, чтобы приручить зверя между ног.

Я даже не прикоснулся к Пайпер прошлой ночью, но она все еще вторгалась в мой разум. Я не был уверен, что мне понравилось больше – дразнящая маленькая кофточка, которую она носила как пижаму... или воспоминание о ее обнаженной коже в джакузи.

Я никогда не хотел женщину так сильно, как хотел Пайпер. Я должен был взять ее. Держать ее. Показать ей, как мне нравилось восстанавливаться после тяжелой игры.

Если бы только она позволила мне приблизиться.

Если бы только она поняла, как сильно я нуждаюсь в ней. Как же она была красива. Мне хотелось сказать ей, что каждый раз, когда она спорила со мной, дразнила или бросала мне вызов, это... меняло мою жизнь. Я не понимал этого, но впервые в жизни я связан с кем-то. Раньше я никогда никого не подпускал близко, а теперь не мог от нее избавиться. Но было ли это проклятьем или удачей?

Слишком долго я верил тому, что люди шепчут, когда думают, что я не слышу. Они называли меня свирепым. Опасным. Чудовищем.

Пайпер была единственным человеком, который заставлял меня чувствовать себя мужчиной.

Я принял душ и проигнорировал свою пульсирующую эрекцию. Я был не до такой степени животным, чтобы дрочить, думая о ней. Пока нет. Я оделся, потянулся и, прихрамывая, стал спускаться по лестнице.

Я напрягся, когда игривый крик эхом разнесся по дому.

Ребенок.

Этот шум потряс меня. Я не привык к звукам в своих коридорах. Я терпел жужжание кондиционера, журчание душа и лязг тренажеров в моем тренажерном зале. В остальном я предпочитал молчание. Никаких голосов или отвлекающих факторов.

И никто никогда не хихикал.

У подножия лестницы были детские ворота. Конечно. Но даже при свете я не понимал механизма. Я перешагнул через эту чертову штуку. Мои подколенные сухожилия болели, но, по крайней мере, я не упал лицом вниз.

Тем более что мое приземление было самым популярным чертовым действием в доме.

Роуз заковыляла к лестнице, визжа, как пьяная банши, преследующая женский клуб. Она указала на меня. Я не знал, что делать, поэтому указал на нее. Это было вполне приемлемое приветствие. Роуз продолжала рассказывать мне историю своей жизни в потоке звуков, которые не содержали последовательной структуры предложений, дикции, пунктуации или узнаваемых слов.

– Ба да поп Рикки Банни бам мамамама!

– Э…. – я замер. – Хорошо?

Это ее успокоило. Роуз подняла руки и вздохнула.

– Что? – спросил я.

– Вверх-вверх.

– О, нет, – я отступил назад и ударился о детскую калитку. Она покачнулась, но не открылась. Я оказался в ловушке. – Я не поднимаюсь.

– Вверх!

– Нет,… все в порядке.

Ее улыбка погасла. Ее щеки надулись, и она выпятила губы. Теперь она спрашивала медленнее. Может быть, думая, что я не понимаю ее? Иначе, зачем кому-то игнорировать ее просьбу и быть таким жестоким?

– Вверх?

– На самом деле... это не очень хорошая идея.

Роуз не согласилась. Она высоко подняла руки и заскулила. Мое сердце билось о ребра, как будто это была борьба за линию ворот в середине игры плей-офф.

Нет.

Я не мог держать ребенка.

Одно лишь нажатие, и я начисто оторву ей голову. Она была такой маленькой. Слишком маленькой, слишком опасной, чтобы кто-то вроде меня мог поднять, обнять, отнести.

Стыд окатил меня холодным, смиренным потом. Я не доверял себе с ребенком.

Я хотел защитить ее от меня, но единственный способ сделать это – разбить ей сердце, и отрицать ее единственное произнесенное желание.

– Она говорит «вверх», – Пайпер появилась из коридора и подняла ребенка себе на руки. – Она хочет, чтобы ты поднял ее.

Я мог только кивнуть, но не мог говорить.

Пайпер была одета в мягкий сарафан пастельно-желтого цвета, который контрастировал с ореховым совершенством ее кожи. Ее волосы были собраны в толстый хвост, и она улыбалась, держа ребенка на бедре.

Женственная и совершенная.

По моим венам струился песок, грязь и пот. Ничего сладкого. Ничего нежного. Нет ничего красивее, чем красивая женщина, подпрыгивающая от своего улыбающегося ребенка.

Моя грудь сжалась. Паника? Нет. Нечто худшее.

Это был только первый день нашей жизни, и я уже чувствовал клаустрофобию в гребаном особняке. Я не позволю ей добраться до меня. Мне нужно было поесть, попить и сделать пару кругов в бассейне, пока мои легкие не наполнятся водой.

Пайпер последовала за мной на кухню. Я не знал почему. Это было что-то, что люди... делали? Или это была прерогатива Пайпер, донимать меня до чертиков?

– Рада, что ты, наконец, встал, соня, – ее взгляд скользнул по моей обнаженной груди, чернилам на руках. – Я уже начала волноваться.

Никто никогда не беспокоился обо мне. Я напрягся, но не думаю, что она покровительствует мне. Она ждала моего ответа.