Красавицы не умирают

Веригин не сомневался в доступности красивой турчанки и потому, оговорив ее перед Щепкиным, особого греха за собой не чувствовал. К тому же, в бытность свою учителем у Салаговых, он испытал на себе неприязнь Алены. Пря­модушная, не терпящая несправедливости, она открыто воз­мущалась грубым обращением с мальчиками Салаговыми, у которых Веригин тогда был учителем. В конце концов Веригина прогнали. Он оказался в берейторах и теперь, вспомнив прошлое, не упустил случая расквитаться.

И просчитался. Более того, оказался невольным благо­детелем двух людей, как будто созданных друг для друга. Один только прелестный облик Алены, ее спокойствие и достоинство, с которым она себя держала, для Михаила тотчас свели на нет гнусные байки Веригина.

...Они влюбились друг в друга в первую же встречу, хотя, как Елена Дмитриевна говорила: «Я того не пока­зывала». Зато Михаил был весь как на ладони, и стои­ло гостям уехать восвояси, как в доме Чаликовых стали говорить, что, мол, дело яснее ясного — приглянулась она Щепкину.

Между тем молодые люди, зависимые от желаний и прихотей своих хозяев, виделись очень редко. Елена Дмит­риевна точно помнила — за два года четыре раза. Зато каждая встреча становилась событием. Однажды случилось им быть вместе на святочных посиделках, когда так кстати задуло свечу и Михаил, воспользовавшись темнотой, чмок­нул ее в щеку. В другой раз он подарил ей две банки пома­ды. И вот как-то Алена увидела Михаила на сцене. Он иг­рал в маленьком провинциальном театре, и все, что там происходило, необычайно ее заинтересовало. Ах, какие тут говорили слова: любовь! страсть! измена! На глаза у зрите­лей наворачивались слезы. И у нее тоже. Особенно Алене понравился Щепкин.

Однажды девушке повезло, и ей удалось увидеть Пе­тербург, где она побывала на настоящем придворном мас­караде и вообще разных развлечений попробовала — ка­челей, горок. Но все это было несравнимо с театром. Пе­тербургская сцена потрясла ее, и ничто для нее в этом го­роде более не существовало. Люди, бывшие с нею, пожи­мали плечами: «Живши семь лет в деревне, в глуши, при­ехавши в столицу, где все увеселения, ей, кроме театра, ничего не нравится!»

Но театр в ее душе теперь накрепко соединился со светлоглазым, живым и веселым молодым человеком, ко­торый писал ей письма с теми самыми словами, которые безотказно действуют на женское сердце вот уже не один век.

...Между тем об одном Щепкин умалчивал, все оття­гивая и оттягивая тяжелое признание. Михаил боялся ска­зать своей ненаглядной турчанке, что он крепостной. Это сразу обозначило бы между ними расстояние, как от земли до неба. Выйдя за него, Алена становилась тоже крепост­ной. И граф Волькенштейн волен... Ах, разве он, играя слугу Розмарина в сумароковской «Вздорщице», не вос­клицал да и в жизни не видывал: «Стегают и людей без вины иные господа, да и продают их так же, как и лоша­дей...»!

Когда Алена все узнала, было уже поздно. Она люби­ла безоглядно. Показала Мишины письма своей благоде­тельнице Чаликовой. Та читала их, читала, потом задум­чиво сложила стопочкой и, вздохнув, сказала:

— Вспомнила я, мне муж писал, когда в женихах был. Куда-то их полк уходил, и такие письма я получала, что стала его любить. Слова-то, они власть имеют, и твой, по письмам, умен и тебя любит. Да только не об этом речь сейчас... Ты посуди, Аленушка. Он — гос­подский человек! Как же тебе в неволю пойти?! Своими-то ногами? Хоть я и знаю, что нет ужаснее безнадежной любви. Не дочь ты мне, а как дочь. И сердце мое разрывается. Если б были деньги у меня, выкупила бы друга твоего. Решай, Аленушка... Сколь могу — помогу. И вид дам...

— Я все буду сносить с терпением, ибо сколько я его люблю... Все равно не переживу, когда за него не выйду.

В 1812 году Алена Дмитриевна стала женой провинци­ального крепостного актера Михаила Щепкина.

                                    * * *

Однажды, когда Елена Дмитриевна уже была замужем, до нее дошли слухи, что семья турецкого паши, при­ехавшая в Петербург, разыскивает дочь, пропавшую у них при взятии Анапы. Обещали большое вознаграждение то­му, кто укажет ее следы. По слухам, турецкому владыке было известно, что дочь находится где-то в России: виде­ли, как ее подобрали русские солдаты.

Как пишет невестка Щепкиных в своих воспоминани­ях, Елена Дмитриевна была уверена, что разыскивают именно ее: в своем происхождении она не сомневалась. Люди, у которых ей довелось побывать в воспитанницах, не делали из этого секрета и довольно подробно обо всем рассказали. Да и объявленные приметы совпадали. К то­му же во внешности Щепкиной сразу был виден Восток: оливковый цвет лица, смоляные волосы и глаза — очи, словно с персидских миниатюр. Однако привычки и при­страстия никак не выдавали происхождения Щепкиной. Кроме одного — она любила сидеть, подогнув ноги...

Но Елена Дмитриевна желала, чтобы в ее судьбе все осталось так, как свершил случай и любовь к Михаилу Щепкину. И посланцы турецкого владыки уехали домой ни с чем...