Красавицы не умирают

Но по крайней мере к двум людям Мари была неспра­ведлива. Старик Штакельберг любил ее, несмотря ни на что. Груды золота, сложенные к ногам Мари, освящены молчаливым, обреченным и потому еще более трогатель­ным чувством.

Был среди любовников Мари и молодой виконт Эду­ард де Перрего. Красавец, блестящий остроумец и бонви­ван, до сумасшествия храбрый, стрелок и наездник, он влюбился в нее отчаянно. Мари отдалась ему, как и всем, кто предлагал ей большие деньги и не вызывал отвраще­ния. Пожалуй, виконт был даже симпатичен ей, и она вы­деляла его из толпы поклонников. Но сердце ее все-таки оставалось спокойным.

В конце концов Дюплесси даже стала избегать Эдуар­да из-за его чересчур требовательной страсти. Она уже притерпелась к карнавальному образу жизни: всегда на людях, в вихре новых развлечений, в суматохе сменявших друг друга лиц, звуков, раззолоченных залов, празднеств, застолий, здравиц в честь ее несравненной красоты. И любая остановка, тишина — а любовь, конечно же, потре­бует этого — могли сбить дыхание, заставить взглянуть на все иными глазами. Это было страшно...

И Мари избегала Эдуарда.

Первая встреча Мари Дюплесси и Александра Дюма-сына длилась секунды. Восемнадцатилетний юноша, весь капитал которого составляло имя знаменитого отца, прогули­вался как-то днем по площади Биржи, рассматривая хо­рошеньких женщин. Наследственная страсть к пригожим личикам давала себя знать. Но надо отметить, что на вы­сокого молодого широкоплечего человека с красивой тем­но-каштановой вьющейся шевелюрой дамы поглядывали весьма благосклонно.

Но вдруг он остановился как вкопанный, и уже ниче­го — ни сиянья погожего дня, сулившего приятный вечер где-нибудь под фонариками уличного кафе, ни женщин, плавно огибавших его, — не существовало.

Словно охотник за заветной добычей, Александр устремился к голубому элегантному экипажу, из которого вышла стройная дама. Он разглядел шляпку из итальян­ской соломки и яркую кашемировую шаль, струившуюся по белому платью. На поводке незнакомка вела двух спа­ниелей. В другой руке она сжимала букетик камелий.

Перед входом в магазин, куда она спешила, собаки, натыкаясь друг на друга, затеяли возню. Это рассмешило даму, и неожиданно она повернула лицо к Александру, улыбаясь и словно призывая его в свидетели веселой сва­ры. Через мгновенье незнакомка скрылась за зеркальной дверью, а Александр продолжал стоять, как громом пора­женный этим прекрасным видением.

Несмотря на юный возраст, у Александра был изряд­ный любовный опыт. В ином случае он, наверное, угово­рил бы незнакомку познакомиться с ним. Но эта красота, такая чистая, такая торжественная, лишила его обычной смелости. Он потерял «даму с камелиями» на два года.

Вот как вспоминал о следующей встрече, ставшей на­чалом их романа, сам Дюма:

«В один из чудесных сентябрьских дней 1844 года я был в Сен-Жермен-ан-Лэ у моего отца. Но тут я встре­тил Эжена Дежазе, сына известной актрисы. Мы проеха­лись верхом по чудесному Сен-Жерменскому лесу, возвра­тились в Париж пообедать и затем пошли в «Варьете». Наши места были в партере. Мари Дюплесси в одино­честве сидела в правой ложе. Время от времени она нюха­ла цветы, доставала из кулька конфеты и едва слушала, что происходило на сцене. Мари бросала во все стороны взгляды, обменивалась улыбками с некоторыми из наших соседей и изредка отклонялась назад, чтобы перемолвиться словом с невидимым гостем, который был не кем иным, как престарелым русским графом Ш.».

Друзья заметили, что Мари помахала рукой толстой даме, что сидела напротив нее в ложе. Это была модистка, которая играла при Дюплесси роль сводни.

Оказалось, спутник Дюма был знаком с толстухой и в антракте отправился к ней поболтать. Вернувшись, он ошарашил Александра: после спектакля они отправятся на бульвар Мадлен, чтобы разделить с Дюплесси и ее дуэ­ньей ужин.

—    А граф? — спросил Дюма, не веря своим ушам.

—    Старик только отвезет Мари и сразу же уедет.

...С бьющимся сердцем переступил Дюма с приятелем порог дома, где обитала красавица. Мари уже переоделась и сидела за роялем. Александр заметил, как бледно и пе­чально ее лицо. Он не осмелился спросить, что с ней.

Подали шампанское. Затем сели ужинать. Толстуха модистка рассказывала какую-то веселую историю. Мари засмеялась, но тут же кашель начал сотрясать ее тело. Она прижала салфетку к губам и, сгибаясь, словно от бо­ли, разрывавшей все внутри, кинулась в спальню. Алек­сандр последовал за ней. Он увидел совсем близко ее расширенные, наполненные слезами глаза. Грудь и плечи Мари резко то подымались, то опускались. Она дышала полураскрытым ртом, словно опасаясь, что ей не хватит воздуха и кашель начнется снова.

С ужасной догадкой о губящей это восхитительное созданье болезни смотрел Александр на женщину, ка­завшуюся ему божеством. Глубокое сострадание удваивало его любовь. Он умолял Мари положиться на него, не отталкивать, разрешить бывать здесь и дальше, чтобы дока­зать свою беспредельную преданность.