Красавицы не умирают

Как утверждал П.А.Вяземский, Александр Сергеевич воспел несостоявшуюся невесту графа Самойлова в седь­мой главе «Евгения Онегина»:

У ночи много звезд прелестных,
Красавиц много на Москве,
Но ярче всех подруг небесных
Луна в воздушной синеве.
Но та, которую не смею
Тревожить лирою моею,
Как величавая луна
Средь жен и дев блестит одна.
С какою гордостью небесной
Земли касается она!
Как негой грудь ее полна!
Как томен взор ее чудесный!..
Но полно, полно; перестань:
Ты заплатил безумству дань.

«Важно отметить, — пишет знаток истории и культу­ры пушкинского времени М.О.Гершензон, — что эта гла­ва «Онегина», 7-я, писана именно в годы знакомства Пушкина с Корсаковыми: 1827 и 1828». И добавляет: «В «Дон-Жуанском» списке Пушкина указаны две Алек­сандры, — возможно, что одна из них — Александра Александровна Корсакова».

Интерес поэта к этой девушке подтверждается не раз. В письме к брату поэт шутливо просит того не влюбляться на Кавказе, куда поехали отдыхать Римские-Корсаковы, в красавицу Алину.

А там с девушкой случилось чрезвычайное происшест­вие, о котором много говорили в обеих столицах. «Слыхали ли вы о похищении г-жи Корсаковой каким-то черкесским князем? — спрашивает у Вяземского Екатерина Ни­колаевна Мещерская, дочь Карамзина. — Если б это была правда, какой прекрасный сюжет для Пушкина как поэта и как поклонника».

Случившееся, как всегда, обрастало разноречивыми подробностями. Один москвич передавал в письме услы­шанное: «...магометанский какой-то князек с Каспийского моря покупал Корсакову дочь; а потом хотел увезти, по­том сватался с тем, что она может сохранить свою веру...» Позже выяснилось: не «князек с Каспийского моря», а некто генерал Тарковский предлагал Марии Ивановне «300 т. задатку» за красавицу дочку.

Карамзина словно в воду глядела: Пушкин мимо кав­казской истории не прошел. В сентябре 1831 года он начал писать повесть под условным названием «Роман на Кав­казских водах».

По наброскам видно, что главным действующим ли­цом должен был стать декабрист Якубович. Сюжет за­мешивался на похищении Якубовичем Алины Корсако­вой — так в первоначальных планах звалась пушкинская героиня.

Итак, судьба воздавала московской барышне за сер­дечные огорчения. Она сближала ее с Пушкиным. Са­шенька то в стихах, то в прозе появляется на его листах. Более того, единственный портрет прелестной дочки Ма­рии Ивановны, дошедший до нас, сделан рукою Алек­сандра Сергеевича. Черные локоны, крупные, скульптур­ные, выразительные черты лица. И это не все! Помимо рисунка, Пушкин оставил еще один портрет Римской-Корсаковой в прозе.

«В эту минуту девушка лет 18-ти, стройная, высокая, с бледным прекрасным лицом и черными огненными глаза­ми, тихо вошла в комнату...»

...Мария Ивановна отмахивалась от наседавших лет. Ей уже перевалило на седьмой десяток, но она не упуска­ла возможности и самой повеселиться на московских сбо­рищах, и на шумную молодежь порадоваться. Была в ее заботе всюду и везде поспеть материнская корысть: вы­искать для Саши жениха. И что вы думаете! Все-таки «изловила», как ехидничали московские барыни.

На двадцать девятом году Римская-Корсакова вышла замуж за князя Александра Вяземского. Свадьба, по мне­нию очевидцев, прошла «людно и парадно».

Молодые обосновались в особняке на Пречистенке, часто наезжая в дом на Страстном бульваре, где жизнь, хоть хозяева теперь отнюдь не богатели, все текла по за­ветам Марии Ивановны. После ее смерти в 1833 году младший сын «чрезвычайно милой представительницы Москвы» ввел в моду и широко устраивал на Страстном костюмированные балы...

* * *

                                                       Юлия Павловна Самойлова

Жизнь Юлии Самойловой, расставшейся с мужем, похо­дила на бал: нарядный, оживленный, с бесконечной сме­ной лиц, костюмов и дворцов, где она царила. Чтобы там ни было, она избегала предаваться грусти, и каждый, кто оказывался с ней рядом, ощущал себя на празднике жизни.

Что более искусства может украсить нам дни? Тех, кто его творил: музыкантов, литераторов, художников, — Юлия Павловна обожала. Ее страсть к людям искусства, стремление быть в их компании шли вразрез со строгими правилами аристократизма. Самойлова ими легко прене­брегала, и в ее роскошное имение Славянка под Петер­бургом съезжалось шумное и весьма разномастное обще­ство.

Титулованная знать, сановники, дипломаты, привычная толпа поклонников прекрасной Юлии всех рангов и ма­стей, художественная братия — знаменитая и еще без­вестная, актрисы, великосветские дамы — обворожитель­ная любезность графини объединяла всех без различия и делала Славянку заветным местом, куда хотелось вернуть­ся еще и еще раз.