Красавицы не умирают

...24 августа 79 года. Начавшись в полдень с чудо­вищного, оглушительного грохота, катастрофа нарастала с каждой минутой. Кратер Везувия разверзся. Из него уда­рил огромный столб огня, пепла и камней, вес которых до­стигал шести килограммов. Дома рушились на обезу­мевших людей. Те метались с подушками на головах, по­гибали, раздавленные камнями, удушенные густыми испа­рениями серы. Пепел в несколько метров толщиной по­крывал саваном зрелище страшных страданий. Птицы па­дали камнем, а море выбрасывало мертвых рыб. Наступи­ла кромешная тьма...

* * *

Над «Помпеей» Брюллов работал до изнеможения — по­рой его выносили из мастерской на руках. Но центр холста по-прежнему пуст, чего-то не хватает. Героя? Героини?

Самойлова явилась вовремя. Это — его женщина. Она не женщина Рафаэля «с тонкими, неземными, ангельскими чертами — она женщина страстная, сверкающая, южная, итальянка во всей красоте полудня, мощная, крепкая, пы­лающая всею роскошью страсти, всем могуществом красо­ты, — прекрасная, как женщина».

И когда такая женщина гибнет — а Юлия гибнет в «Помпее», — это должно восприниматься вдвойне трагично, ибо что останется в этом мире, если с нею будет сметена красота, любовь, материнство?

...Брюллов был похож на гончую, наконец-то взявшую верный след. К черту головки ясноглазых римлянок, от которых млеют в Петербурге! К черту миленькие пейзажи, которые вымаливают у него местные аристократки! Теперь пусть знает Академия художеств, снарядившая в Италию своего выпускника, что все это — только пробы. Теперь от его неуверенности, осилит ли он громадное полотно, не осталось следа.

В центре холста, который все время оставался пустым, появляется желанная фигура. Юлия Самойлова!

В мастерской Брюллова все больше и больше скапли­валось картонов с набросками, возле постели валялись листы с пока что еле намеченными фигурами, еще не раз­личимыми лицами. Его картина должна быть чем-то бОльшим, чем упрек бессмысленному произволу природы.

Он покажет любовь и благородство, не угасающие пе­ред лицом смерти. Молодой человек будет спасать старика отца. Немощная мать — убеждать сына не обременять себя. Жених вынесет из-под града камней уже мертвую невесту, а отец семейства последним в жизни движением попытается укрыть своих близких. Но вот обуреваемый страхом всадник, у которого шансов спастись куда больше, чем у других, мчит во весь опор, не желая никому помочь. И жрец, которому привыкли поклоняться, трусливо поки­дает гибнущий город, надеясь остаться незамеченным.

Люди, вы разные... Брюллов будет рисовать вас такими, какие вы есть в жизни. Но в Помпее будет и идеал. Нечто такое, что встречается так редко и что встретилось ему.

Юлия! Она появится на полотне великой картины Брюллова трижды.

...Молодая мать старается прикрыть от камнепада крошку-сына. Это Самойлова первая. Тем, чем обделена была Юлия в жизни — материнством, Брюллов вознагра­дит ее сполна. Вторая Самойлова изображена помпеянкой с двумя дочерьми, в ужасе прижавшимися к ней.

Была и третья Самойлова...

* * *

«Между мной и Карлом все делалось не по правилам», — признавалась Самойлова. Не по правилам общества, в ко­тором жили, — и за это им придется расплатиться. Но по правилам страсти — такой обильной, яростной, почти языческой, что смешно было скрываться. То, что графиня Самойлова — любовница художника Брюллова, знал и Рим, и Петербург. Юлия и Карл Брюллов появлялись вместе, не скрывая своих отношений.

Одно время ходили слухи, что они хотят пожениться. Однако у них хватило здравого смысла, чтобы не сделать этой глупости. Тем самым они спасли свои отношения, оставшись на двадцать лет в жизни и навсегда в истории Гением и его Музой.

Абсолютно свободные, не давая ни клятв, ни обеща­ний, не видясь годами и бросаясь из одного увлечения в другое, они оставались необходимыми друг другу людьми. В их сердцах было отгорожено место друг для друга, на которое никогда и ни при каких обстоятельствах не мог претендовать никто.

Ветреная, взбалмошная графиня испытывает, быть мо­жет, единственную постоянную потребность — писать Кар­лу: «Скажи мне, где живешь и кого любишь? Нану или другую? Целую тебя и верю, буду писать тебе часто, ибо для меня есть щастие с тобой беседовать хотя и пером».

«Дорогой мой друг, — пишет Юлия, спустя почти два десятилетия после их знакомства, — я поручаю себя твоей дружбе, которая для меня более чем драгоценна, и повто­ряю тебе, что никто в мире не восхищается тобою и не любит тебя так, как твоя верная подруга».

Верность ее доказана. Она помогала ему деньгами: Брюллова от этой заботы не избавляло ни звание «вели­кий Карл», заслуженное на родине, ни огромное количе­ство написанных им полотен.

Зимою 1839 года Юлия перестала получать нежные письма из Петербурга. А потом пришло известие — граф Литта скончался...