«Красин» во льдах

— Нас спасут! Италия! Финляндия! Швеция! Норвегия! Даже Советское государство, как это ни странно, бросило свои технические силы, чтобы найти и спасти нас. Как смеем мы с вами роптать, когда самое страшное позади! Мы уже в состоянии поддерживать радиосвязь с «Читта ди Милано», а через него со всем миром! Наши родные уже знают, что мы с вами живы. Разве судьба не была к нам милостивее, чем к другим нашим спутникам, — к тем, кто остался в объятом пламенем дирижабле! Живы ли они? И где? Что было бы с нами, если бы в час несчастья из горящего дирижабля на лед не выпал вместе с нами мешок с запасной радиоаппаратурой? Что, если бы вдогонку мешку не полетели продукты, палатка, все, без чего мы не прожили бы здесь так долго! Подумайте о тех, кто унесен дирижаблем! Ведь у них нет запасной радиоаппаратуры, а установка на дирижабле безусловно погибла! Насколько мы счастливее их! И кто скажет, есть ли у нас с вами право на это счастье! Дорогой Бегоунек, придите в себя и оставьте ваши мрачные мысли. Когда это будет необходимо, мы перейдем с этой льдины на следующую. Нас спасут. Я бы хотел быть так же уверен в том, что спасут тех, кто исчез… Титинка! Титинка! Поди сюда, собачка моя… Ах ты бедная моя путешественница!

Седьмое живое существо, обитающее на ледяной площадке, с веселым лаем бросается к ногам Нобиле. Титинка — первая и пока единственная собака, побывавшая если не на самом полюсе, то, по крайней мере, над ним. Любимица Нобиле, с которой он не расставался даже во время полета на дирижабле. Небольшая, белая, с черными пятнами на смышленой морде, она выпала на лед в момент катастрофы вместе со своим хозяином. Иногда Нобиле со страхом смотрит на беспечного фокстерьера. Что, если настанет момент, когда иссякнут последние крохи провизии? Что, если голодные глаза его спутников остановятся на Титинке как на единственной возможности утолить голод? Правда, пока запасов хватает. Норма — триста граммов на человека в день.

Желтое слепящее солнце медленно катится над горизонтом, не закатываясь, не поднимаясь.

— Скоро полночь, — говорит Чечиони.

— Не все ли равно, день или ночь! — вздыхает Трояни. — И ночью и днем все то же солнце! Хотел бы я сейчас полюбоваться на золотую луну в моем Ривароло… Увы, Арктика — не Ривароло!

— Дзаппи любил говорить, что Арктику надо сжечь, — подхватывает Вильери. — Я, кажется, понимаю Дзаппи.

— Где теперь Дзаппи! — задумчиво произносит Бегоунек. — Где Финн Мальмгрен!

— И Дзаппи, и Мариано, и Мальмгрен, наверное, уже достигли земли, — говорит Бьяджи. — Я убежден в этом.

Бегоунек, защищая глаза от ночного солнца, вглядывается туда, куда много дней назад ушли Дзаппи, Мариано и Финн Мальмгрен.

— Если они достигли земли, их должны были уже обнаружить. Я боюсь…

— Это необязательно. Они могли затеряться среди горных хребтов Норд-Остланда, — высказывает предположение Трояни. — Вот только чем они смогут питаться?

Бегоунек вспоминает, что Мальмгрен считал возможным встретить оленей. Наконец, можно убить медведя и питаться медвежьим мясом, которое, кстати, поддерживает и шестерых на льдине.

Бьяджи с тоской смотрит в сторону невидимых берегов. Разве не хотел он идти вместе с Мальмгреном! Не надо было оставаться на льдине! Идти лучше, чем ждать.

Крик Вильери прерывает размышления Бьяджи:

— Медведь! Медведь!

Вильери бросается в палатку за револьвером.

Большое животное, покрытое длинной мохнатой шерстью, белой от рождения и желтой от грязи, подбирается к лагерю. Медведь удивленно разглядывает невиданных никогда двуногих. Вильери стреляет — и неудачно. Медведь скрывается за торосами.

— Обидно! — досадует Вильери. — И все-таки он не уйдет от нас. Вернется! Его привлекает могила бедняги Помеллы.

Бегоунек предлагает поправить крышу над телом товарища. Трояни вызывается идти с ним. Бьяджи тоже готов идти, но Нобиле просит его не отдаляться от радио.

Толстый Бегоунек и хрупкий Трояни идут к краю ледяного поля. Полынья преграждает дорогу. Итальянец и чех переползают через торосы. Дальше им приходится перепрыгивать через небольшое разводье, отделяющее соседнюю льдину. На льду бесформенной массой выделяются изуродованные части деревянной гондолы. В торос зарылся полуразбитый штурвал. Тут и там множество смятых кусков алюминия, жестянки, грязные полотнища прорезиненного бело-розового шелка, разрушенные приборы и груды бумаг. Голубой лед вымазан пятнами черного машинного масла. Несколько мокрых флагов валяются у самого края льдины.

— Кладбище дирижабля, — качает головой Трояни.

Метрах в пятидесяти от них — ледяной холм почти правильной конусообразной формы.

— Крыша могилы немного подтаяла, — говорит Бегоунек. — Я думал, она в худшем состоянии.

Они разрывают один из ближайших торосов, выбирают из него большие куски крепко-слежалого снега и укрепляют ими могилу.

Трояни смотрит на Бегоунека.

— Помелла — первая жертва. Но никто из нас не знает имени второй. И есть ли вторая?

— Меня беспокоит судьба Мальмгрена и его спутников, — признается Бегоунек.

— Они в меньшей опасности, чем те, которых унесло на дирижабле, друг Бегоунек.