Красивые, дерзкие, злые

Госпожа Долински по праву гордилась, что разбирается в модных одежках. Вещицу из свежей коллекции она чуяла за километр, все приятельницы по спортклубу восхищаются и выпытывают, откуда столь чуткий нюх. Вэл им и вешает лапшу. Например, про страстный роман с Джоном Гальяно, или что ее сестра двоюродная на модельный дом Нины Ричи работает… Не рассказывать же правду: что никаких сестер, как и любовников, у нее нет, а страсть к дорогой и красивой одежде – что-то вроде компенсации. За скучные, сплошь примитивно-джинсовые отрочество и юность. И за то, что в молодости традиционные женские забавы ее не затронули даже краешком…

– Я могу вам чем-то помочь? – обратилась Вэл к дорого одетой гостье. – Вы ведь, кажется, не из нашего отеля, кого-нибудь ищете, подсказать?

Но девушка в модных шмотках по-прежнему пялилась на нее, будто аршин проглотила. И вид имела самый безумный, глаза блестят, на лбу выступила испарина – неужели дьявол наркоманку послал?! И у нее именно здесь, в парке «Лас-Чиваса», «ломка» начинается?!

Вот, блин, мало других проблем. Но эту подозрительную особу с территории отеля в любом случае надо гнать. Пока юные андалузцы окончательно слюнями не изошли – просто глаз с незнакомки не сводят. Еще бы – так вырядиться. Юбка для приличной женщины явно коротковата, а каблуки вообще вне всякой критики: больше десяти сантиметров, это белым-то днем! И косметики на лице немало. Может быть, она русская? Самый их стиль…

Вэл против воли вздрогнула. И, сбавив тон с дружелюбного на официально-сухой, повторила:

– Так я могу вам помочь?

Гостья растерянно покачала головой.

Резко обернулась. И, слегка прихрамывая на своих неслабеньких каблуках, двинулась прочь.

А госпожа Вэл Долински озадаченно смотрела ей вслед.

Ее не покидало ощущение – пусть параноидальное, пусть из области полного бреда. Но отчего-то показалось: эта странная девица в дорогих шмотках приходила по ее душу…

* * *

«Кто она? Кто она, эта красотка?..» – в тысячный, наверно, раз мучила себя Валя. И в тысяча первый сама же себе отвечала: «Да какая, в общем-то, разница? Нюхом чую: хоть эта баба и ничего не сказала – она все равно себя выдала. Уж больно лицо у нее стало смятенным, уж больно глазки забегали… Эта девчонка – оттуда. Из моего прошлого. Того самого, очень давнего. Которое, казалось, забыто и перечеркнуто».

А своему нюху госпожа Долински доверяла. Еще с тех, прошлых и опасных времен, когда она была русской девочкой. Выпускницей Академии имени Плеханова Валентиной Поленовой.

Вэл-Валя дрожащей рукой капала в свой бокал любимую серебряную текилу. Растерянно, будто впервые в нем оказалась, оглядывала стены своего кабинета.

Диплом о получении степени бакалавра в университете Барселоны.

Еще один, теперь – за постдипломную программу Hotel administration английского колледжа по туризму…

А вот на другой стене любовно подобранные награды: «Лучший отель в своем классе», «Самый успешный hospitality manager провинции Андалузия»…

Всего этого госпожа Вэл добивалась сама, своими руками, своей головой. Как говорят коллеги, «хрупкая, но цепкая». Как жалуются подчиненные, «вредная и нудная».

И Валя Поленова, та испуганная и несуразная девочка из России, не имеет к госпоже Долински ни малейшего отношения. Она умерла – вместе со своим пристрастием к джинсам, автомобилям и хулиганистым мальчишкам…

Но тем не менее воспоминания уже нахлынули – так, что не остановить. Вэл-Вале даже холодно стало, когда она снова вспомнила тот день. Ледяное и промозглое утро пятницы двадцать третьего декабря. Такого далекого девяносто четвертого года. Когда все закончилось. И они, трое, вышли из поезда на вокзале города Хельсинки.

* * *

Обиднее всего было, что первым делом Степан тогда обнял не ее – самые горячие объятия достались Маруське. И именно к ней он обратился с победным: «Мы это сделали! Сделали!!!» Маруська, разумеется, взялась рыдать, Степа – и вовсе тошнотное зрелище – принялся собирать губами дорожки слез с ее щек, а она, Валентина, осталась стоять в сторонке. Неприкаянная, будто бедная родственница на дорогой свадьбе.

Потом, конечно, Степан одумался, отпустил свою зазнобу, кинулся к Вале, и тоже обнимал ее, и целовал, и поздравлял – но первое ощущение в Европе так навсегда и осталось: она одна, на чужом, холодном вокзале, а любимый человек, забыв обо всем на свете, на ее глазах целуется с другой…

– Давайте не будем на платформе торчать, – стряхнула Степины объятия Валентина. – Не дай бог менты местные прицепятся.

В ее голосе, похоже, дрожали слезы – по крайней мере, чуткая Маруська взглянула с сочувствием. Степка же, дуболом, только хохотнул:

– Какие, Валька, на фиг менты?! Мы же в Хельсинки, а тут прописку не проверяют.