Ник звонил часто. Мы тепло общались по телефону. Иногда просто болтали ни о чем, иногда о том, как идет его выздоровление. Постоянно разговаривали о книгах и фильмах. Особенно о фильмах. Мы с нетерпением ждали возможности поговорить, после того как один из нас посмотрел новую работу кого-нибудь из наших любимых режиссеров: Спайка Джонза, Дэвида Расселла, Тодда Солондза, братьев Коэнов, Пола Томаса Андерсона, Уэса Андерсона, Педро Альмодовара или Роберта Альтмана, а также все, что было снято по сценариям Чарли Кауфмана. Я рекомендовал ему фильмы, которые стоит взять напрокат, например «Реки и приливы», или он давал нам советы: посмотреть фильм Франсуа Озона «Восемь женщин» и его любимый на тот момент – «Горькие слезы Петры фон Кант» Фассбиндера. «Ты читал статью Энтони Лейна о новом эпизоде “Звездных войн”?» – однажды спросил Ник. И дальше он зачитал вслух: «И еще, пока мы находимся здесь, что за странные синтаксические конструкции? Самый светлый ум галактики, это очевидно, и тем не менее выражается как экскурсант, приехавший на один день и пользующийся потрепанным разговорником. “Я надеюсь, прав ты. Чертов отдых дай мне”».
Иногда он сообщал о достигнутых успехах, которые для других людей не представляли ничего особенного, а для него требовали поистине титанических усилий. Например, такая мелочь: он открыл счет в банке и оформил кредитную карточку с обеспечением. Ему удавалось откладывать небольшие деньги. Он купил сильно подержанную «Мазду» за четыреста долларов, а немного позднее новый велосипед. Переехал в многоквартирный дом, снял комнату у наставника Рэнди, очень доброго седого мужчины с бородой, который ходил, опираясь на трость. Тед не употреблял наркотики в течение тридцати лет и помог многим молодым наркозависимым.
И все же у Ника бывали невыносимо мучительные дни. Я это угадывал по его голосу. Он чувствовал себя одиноким. Конечно, у него был Рэнди и хорошие друзья, но ему хотелось чего-то особенного в жизни. Он начал беспокоиться по поводу своего будущего. У него случались перепады настроения и появлялась непреодолимая тяга к наркотикам. Иногда он описывал мне эти резкие колебания настроения со стоической решимостью, а иногда в его голосе слышались слезы.
– Временами мне очень трудно. У меня такое чувство, что я просто не справлюсь. Но тогда я звоню Рэнди. Если делаешь то, что тебе говорят, это реально помогает.
В сентябре Ник отметил год воздержания от наркотиков. Насколько важен день рождения ребенка для родителей, насколько был важен для меня его двадцать первый день рождения, настолько же – и даже больше – важен год, проведенный им в воздержании.
Постепенно Ник рассказал нам о своих новых романтических отношениях с девушкой по имени З., но потом позвонил как-то, чуть не плача. Она порвала с ним. Раньше Ник позвонил бы своему наркодилеру или одному из своих обдолбанных дружков либо добыл бы косячок или пиво. Теперь же он позвонил Рэнди.
– Приходи сюда, Ник, – сказал Рэнди. – Покатаемся на велосипедах.
Они катались три часа по каньону Темескаль. После Ник позвонил и радостным голосом сообщил:
– У меня все будет в порядке.
Прошел месяц. Ник перестал отвечать на звонки. Значит, опять что-то случилось.
Во время нашего последнего разговора он признался, что все еще сильно переживает из-за мучительного разрыва со своей девушкой.
– Я не могу заставить себя не думать о ней, – сказал он.
Прошло три дня. Утро. Дэйзи и Джаспер позавтракали французскими тостами и ушли играть в свою комнату. Потом выбежали во двор, несмотря на мелкий дождик. Когда я загнал их домой, оказалось, что мы уже опаздываем. Они приняли душ, оделись, я напомнил им, что нужно почистить зубы. Дэйзи спросила, можно ли ей пользоваться акустической зубной щеткой.
– Акустической щеткой?
– Ну, обычной щеткой. Не электрической.
У Дэйзи сняли брекеты, и она стала относиться к чистке зубов очень серьезно. Однако осталась зубная пластинка, ретейнер, с которой приходилось мириться.
– Я не могу перестать трогать ее языком, – жалуется она.
– Старайся не трогать, – говорю я.
– Очень трудно удержаться.
Дети бегали по дому, собирая тетради и шиповки и засовывая их в рюкзаки. Карен занялась спутанными косичками Дэйзи. Наконец они уехали в школу. Когда они ушли, я совершенно расклеился. В который раз.
Почему я был так уверен, что что-то случилось? Дело даже не в том, что он не ответил на звонок. Может быть, это родительская интуиция? Или какие-то сигналы, которые постепенно дошли до моего сознания? Или какие-нибудь намеки в его словах, которые я уловил на подсознательном уровне? Короткие паузы между его словами?
Где он? Я не хотел признавать наиболее вероятный ответ: он снова сорвался.