Красна Марья

— Ты знаешь, Капа, наши любезные соотечественники сегодня довольно бесцеремонно обвинили меня в том, что я — выходец из Совдепии.

— На что же ты, собственно, обижаешься? Ведь это, строго говоря, правда…

— Да, так. Но почему же, лапушка, они осуждают меня за это? Я могу понять мнение многих сторонников Белого движения, что я достоин осуждения за свое участие в Гражданской войне на стороне красных. Это было поистине величайшим и горчайшим заблуждением моей жизни, а они потеряли в этой войне все, включая драгоценную Родину. Но не многие ли из них сами еще прежде расшатывали устои государства Российского и сами же приветствовали февральские события и отречение Николая Второго? Отчего же им не быть последовательными и не признать данного факта? Меня упрекают в том, что я принял французское гражданство, в то время как многие из наших в нынешнем рассеянии так и сидят на чемоданах, отказываются достойно врастать в новую жизнь… Я их понимаю — они живут высшими чаяниями скорого возвращения на Родину и жаждут послужить ей, но… Я сам относительно недавно «оттуда»… И хотя не менее их благоговею перед нашим несчастным Отечеством, я не питаю иллюзий и не надеюсь на скорое падение власти большевиков. Поколения — слышишь, Капушка, — поколения должны пройти, прежде чем нынешняя Россия изменится. Я не отрицаю величия миссии русского рассеяния. Как говорит Мережковский, «Мы не в изгнании — мы в послании»! И еще я отчетливо помню слова Бунина: «Некоторые из нас глубоко устали и, быть может, готовы, под разными злостными влияниями, разочароваться в том деле, которому они так или иначе служили, готовы назвать свое пребывание на чужбине никчемным и даже зазорным. Наша цель — твердо сказать: подымите голову! Миссия, именно миссия, тяжкая, но и высокая, возложена судьбой на нас…» И я полностью с этим согласен! Но должно ли это мешать нашей активной профессиональной жизни? Наоборот! Потому что и в нашей профессиональной работе здесь — тоже наша миссия. Ты согласна со мной?

Рассеянно слушавшая Капитолина подняла лицо и тихонько кивнула. А Беринг продолжал все более увлеченно:

— И я горячо желал бы послужить России, но, насколько могу судить, дело ее освобождения — в руках Божьих, а мы на данном этапе только горячей молитвой за Святую Русь можем способствовать ее возрождению. Перенесенные испытания действительно переродили многих, вернули в спасительное лоно Православной церкви — но ведь не всех, далеко не всех! Где покаяние за содеянное? А ведь именно наша общая молитва была бы сейчас самым действенным оружием, а не военные союзы… при всем моем глубоком уважении к благим намерениям их организаторов…

Капитолина наконец пробудилась от своей потаенной задумчивости, поднялась, мягко приблизилась к мужу:

— Ну что ты, право, не переживай… Перемелется — мука будет («Что-то это мне напоминает», — с горькой иронией подумала она). Главное, что ты осознаешь свою правоту. Ну зачем обращать внимание на чужое мнение, ведь всем не угодишь…

Виктор Лаврентьевич внезапно остановился, пристально глянул на Капитолину, присел на край стола и притянул ее за талию:

— Я вот иногда думаю: все-таки, несмотря на все трагические перипетии моей жизни, я вполне могу признать себя счастливым человеком… благодаря тебе, великодушная моя девочка. Благословен тот час, когда я тебя встретил!

Капитолина слегка поцеловала его в высокий чистый лоб — Беринг спрятал засверкавшие влагой глаза у нее на груди, прижался лицом. Она мысленно молилась.

Глава 26

Замешкавшись во время подготовки к очередному зачету, Капитолина вдруг осознала, что критически опаздывает на заключительное занятие по инфекционным болезням. Обычно экономная в личных тратах, на этот раз она решительно бросилась наперерез проезжавшему мимо такси, отчаянно размахивая рукой:

— Taxi! S» il vous plaît! Arrêtez donc!

Взвизгнули тормоза, из окошка выглянуло недовольное лицо с тонкими чертами, и шофер резковато спросил по-русски:

— Жить надоело?

— Умоляю — срочно!

— Под колесами оказалась бы — уже было бы не срочно… Куда ехать?

По дороге Капитолина лихорадочно перелистывала материалы, молодой таксист уже благожелательней спросил:

— Студентка?

Капитолина кивнула и отложила книжку:

— А вы кто?

— По прошлой жизни или по нынешней?

— А какая вас больше греет?

— А вы как думаете, барышня? Знаете, у нас тут есть один мыслитель… бывший офицер… тоже на такси практикует… так вот он замечательно выразился, кажется, следующим образом: «В чужой стране, в чужом городе, в чужом автомобиле… При чем тут я?»

— Оптимистично, нечего сказать. Не унывайте: вы молоды, все образуется.

— Барышня! Действительно образуется — когда мы в Россию вернемся. Я, кстати, родом из Санкт-Петербурга… Гайто Газданов, к вашим услугам.

— Это, кажется, осетинская фамилия? Очень приятно — Капитолина.

— Вы производите приятное впечатление, Капитолина. Вам доводилось слышать о собраниях литературного кружка в кафе «Монпарнас»? Если не побрезгуете, приходите завтра вечером — будут люди, претендующие на интересность. Придете?