Это был капитан Левин, заместитель командира по политической части, сопляк, выучившийся цитировать Ленина и нынешних партийных шишек. Гордунов подозревал, что он даже верил половине, если не больше всей этой мути. И очень хотел быть настоящим солдатом. Ну что же, капитан Левин, вам представился шанс.
Гордунов приподнялся на колени за низкой стенкой какого-то сооружения на крыше. Мучительная боль определенно исходила из лодыжки. Возможно, просто растяжение, подумал он. Растяжение могло болеть сильнее, чем перелом.
Он заключил со своим телом сделку. Он вытерпит любую боль, только бы лодыжка не была сломана.
— Связист! Бронч! — Крикнул Гордунов. — Сюда, черт т-т-ебя подери. Мне нужна связь.
Солдаты взвода управления занимали позиции вдоль крыши. Один из стрелков быстро высунулся из-за парапета и дал очередь по улице. Он не разложил приклад автомата, так что слабо мог контролировать отдачу. Но затем присел еще ниже, почти карикатурно, и дал вторую очередь. Затем парень нырнул под защиту парапета.
Гордунов понимал, что парень сам не знал, в кого стреляет. Он знал, что в бою многие чувствуют себя уверенно, только если стреляют из оружия. А других приходилось уговаривать кулаками, чтобы заставить сделать один-единственный выстрел.
Сержант Брончевич протянул ему микрофон.
— Батальон на связи, товарищ командир.
Гордунов схватил микрофон.
— Переключи на командование, — сказал он связисту. Вертолет, затем другой прошли над ними, уходя один за другим.
Что за черт? Гордунов знал, что вертолеты еще не закончили зачистку зоны операции.
— Бронч, дай летунов. Быстрее!
Сержант Брончевич лихорадочно заработал переключателями. Его карманы были набиты карточками и распечатками. Между тем, заработала связь с батальоном. Раздался голос майора Духонина:
— Эти сукины дети уходят, вертушки уходят! «Орел», у меня еще танки на подходе.
— Я знаю, твою мать. Пытаюсь связаться с ними. Буду на связи.
Загрохотал крупнокалиберный пулемет. Не советский. Еще пара вертолетов прошла над головой. Гордунов попытался встать, изо всех сил махая им руками, пытаясь хотя бы так привлечь их внимание.
Они уходили. Эти твари уходили.
… Пройдя низко над деревьями, вертолеты высадили их в пересохшем скалистом ущелье. Душманы очень терпеливо поджидали их. Дикари с великолепной выдержкой. Они подождали, пока вертолеты уйдут и открыли по позициям роты огонь со всех направлений. Казалось, сами горы ожили, окатывая их чудовищными плевками. И Гордунов видел, как его люди падают вокруг, словно в кино. Вертолетчики всегда бросали работу слишком рано. Из-за страха. И Гордунов ждал смерти на том перевале в той бесполезной земле. Они ждали весь день. Всю ночь. Когда помощь прибыла на следующий день, от роты осталось только одиннадцать человек. Гордунов не понимал, почему душманы не пришли, чтобы прикончить их. Когда они вернулись на базу, он оставил десятерых подчиненных и молча пошел в расположение летчиков. Там он разбил морду первому попавшемуся пилоту, потом набросился на следующего и еще одного, называя их трусам и сукиными детьми. Потребовалось полдесятка солдат, чтобы утихомирить его. Но, в конце концов, он отделался устным выговором. Его уже считали несколько сдвинутым, поэтому дали медаль в качестве компенсации за потерянную роту, а вертолеты продолжили как можно скорее покидать зону боевых действий. Но Гордунова это больше не заботило. Он просто убивал всех врагов, кого было возможно, и сам ждал смерти. Здесь он ждал другого. Глупость, сумасшествие.
— Товарищ командир, — смущенно, нервным голосом сказал Бронч. — Я не могу связаться с летчиками. Они не отвечают.
Гордунову захотелось ударить его. Но он удержался. Это не принесет никакой пользы. Внезапно он расслабился, как будто в присутствии старого друга. Даже боль в лодыжке, казалось, утихла.
Так. Ситуация. Они были сами по себе. Как тогда, в горах. То есть только бой и все равно, что творится в мире. Гордунов испытал знакомый прилив возбуждения.
— Левин!