Маша знала. Стандартная история малолетней матери-одиночки. Отец ребенка неизвестен, как записано в протоколе, «мужчина от сорока до пятидесяти», короче, какой-то старый козел с деньгами. Его искали, но не нашли, да Ксения и сама толком не помнила, когда, где, с кем. Постоянный клубешник, выпивка, наркота. Заметила только когда пузо выросло. Из школы выгнали за неуспеваемость. Учеба кончилась, начались панель и притоны. Родители были уже в возрасте и умерли один за другим, не выдержав постоянного напряжения. А потом маленький шестилетний на тот момент Коля заболел, и Ксению будто подменили.
– Представляешь… Вот он лежит передо мной, весь мокрый. Задыхается. И я вдруг понимаю, что все в мире – тлен. Прах. Кроме него.
Но было уже поздно. Бюрократические шестеренки к тому времен уже крутились, все бумаги были подписаны, все сигналы подсчитаны, и за Колей пришла, наконец, служба опеки.
– Я была готова им глотки перегрызть, – Ксения плеснула себе еще немного. – Они его определили в коррекционный интернат. Для идиотов.
Оттуда он спустя полгода и пропал. Ксения ходила по инстанциям, ночевала под дверями начальников. Один из них, судя по сводке, был не против, чтобы она ночевала у него не только под дверями, в обмен на содействие, но Ксения чуть не выцарапала ему глаз. Это продолжалось несколько лет, и городское управление образования волком выло вместе с районной полицией от действий бой-бабы. Раньше ее сажали в обезьянник за проституцию, теперь – за дебоши в кабинетах чиновников. Потом все стихло, и глядя сейчас на Ксению Игоревну Романову, Маша видела перед собой рано постаревшую женщину с бутылкой коньяка и опустившимися руками.
– Мы ведем расследование, – сказала она, – по другим пропавшим детям. Посмотрите на эти фотографии. Может, кого узнаете?
Маша раскрыла папку со снимками опознанных детей и подвинула ее через стол.
Ксения медленно перелистывала страницы, вглядываясь в лица и не забывая затягиваться, выпуская дым в сторону. На одной она задержалась, даже повернула ближе к свету. Но покачала головой.
– Нет, никого не знаю. Они пропали в то же время?
– Примерно.
– Они все старше моего. Вряд ли он их знал.
– Может не в интернате, а в кружках. На спортплощадках?
Ксения скривилась.
– Мой не ходил по кружкам, знаете ведь.
– На одном из допросов вы заявили, что знаете, где держат вашего сына. Назвали это место перевалочной базой. Что вы имели в виду?
– То и имела. Перевалочную базу. Там эти ублюдки держали детей, прежде чем отправлять дальше. Или вы до сих пор думаете, что дети пропадают сами? Я рассказала об этом вашему коллеге, но он решил, что это бред наркоманки. Даже в протокол не занес.
– Что это за база? Откуда вы про нее узнали?
– Колька сообщил. Спустя неделю после того, как пропал. Вдруг два смс с незнакомого номера. Первое: «мам». Второе: «это там, где лыжи».
– Лыжи?
– Ну да, лыжи. Я сперва думала, что это какая-то лыжная база. А потом вспомнила, что это за лыжи. Мы с ним незадолго до этого по городу гуляли, его на выходные отпустили, ну вот в одном месте он все время и повторял «лыжи», да «лыжи».
– Не понимаю.
– Да чего тут понимать. Я тебе лучше фотографию покажу.
Ксения встала и подошла к стене.
– Вот она.
Маша вгляделась в висящий у двери снимок и застыла.
– Короче, он как-то попал сюда случайно. Из интерната, наверное, в очередной раз сбежал. Познакомился с этими ребятишками, ну и запомнил. Показал мне это место.
На фотографии была зима, краснокирпичный угол какого-то старого строения, на фоне которого стояли в ряд с десяток мальчишек и девчонок. С виду им можно было дать лет восемь-десять. У большинства в руках были короткие лыжи для горного спуска, у одного – сноуборд.
Маша смотрела на смеющиеся лица детей и не верила своим глазам.
Коля Романов стоял с краю, немного в стороне, и было заметно, что чувствует он себя неуютно.
А в самом центре смотрела на нее исподлобья ее дочь.
Глава 26. Диггеры
Огонь в круглой жаровне горел так ярко, что приходилось отворачиваться. Блики плясали на каменных сводах и лицах диггеров.
– Кстати, а почему вас называют диггерами? – спросил Иван, когда их главный закончил разливать чай в кружки и походные стаканчики. – Ведь диггер, насколько помню, это гробокопатель.
– Просто копатель, – хмыкнул тщедушный очкарик неопределенного возраста, похожий с виду на вечного студента. – Гробокопатель это «Грейв Диггер». Была такая неплохая металлическая группа. Может и сейчас есть.
– Это старая история, – задумчиво ответил главный и почесал растрепанную бороду. В своем оранжевом жилете поверх утепленной куртки он напоминал то ли дорожного рабочего, то ли Анатолия Вассермана. – Лет тридцать назад, когда наше движение только зарождалось, долго думали, как одним словом назвать исследование подземных сооружений. Остановились на варианте «диггер». Ведь копать можно не только могилы или картошку в огороде. Копать – это погружаться вглубь земли. Чем мы и занимаемся. Так и повелось.