Взрывчатка. Два плоских кирпичика, мягких, как детский пластилин.
Убийца медленно приближался. Иван слышал его дыхание, и оно не было ни сиплым, ни тяжелым. Легкое, спокойное, как у любого профессионала.
Минуты хватило, чтобы прилепить пластид к ближайшей колонне и достать гильзу детонатора.
Иван провел ладонью по грязному влажному полу, собирая горсть камней. Хруст под ногами раздался совсем рядом, и тогда Иван бросил камни в сторону. Они рассыпались по стенам, колоннам, застучали по ржавым агрегатам.
Убийца умел стрелять из дробовика со скоростью полуавтомата, передергивая цевье сразу после выстрела.
Иван кинулся к нему, сбил с ног, попытался отобрать дробовик, но получил по зубам, в глаз, почти одновременно. Темнота вспыхнула колючим сиянием, а убийца вдруг взвизгнул, отпрыгивая в сторону и вскидывая дробовик, и тогда уже ничего другого не оставалось.
Иван бросился к выходу, пули выбивали куски бетона совсем рядом с головой. Ноги подкосились, и он кубарем полетел в коридор, зажав в руке взрыватель. Сзади полыхнуло пламя, поднялась ревущая волна, которая подняла его в воздух и швырнула на трубы теплоцентрали. И когда он наконец поднял голову, то даже не понял сколько прошло времени. По всему тоннелю тлели головешки, а на месте провала была лишь осыпавшаяся земля.
Он с трудом поднялся на ноги, скользнул взглядом по двум нарисованным волкам и побрел дальше, ругаясь и бормоча заплетающимся языком:
– Мать твою! Баба! Это была баба!
Дальше, дальше, медленно, держась за стены.
Все вокруг плыло и было как в тумане, то ли из-за дыма, заполнившего коллектор, то ли из-за боли в голове.
Иван снова повернул и остановился.
Перед ним была старая железная дверь, некогда выкрашенная в белый цвет, а теперь то ли бурая от ржавчины, то ли черная от грязи. На ее бугристой поверхности еще можно было различить давным-давно нанесенные знаки. Масонский глаз в треугольнике, перевернутая пентаграмма, звезда Давида с рогами, несколько разнонаправленных свастик и какие-то неопределенные узоры, то ли греческие, то ли мордовские.
Иван усмехнулся, взялся за ручку и потянул дверь на себя.
За ней было длинное помещение, горел тусклый свет и стояли рядами двухъярусные нары, привезенные то ли из тюрьмы, то ли из казармы.
Дальняя стена была испещрена неумелыми рисунками и какими-то расплывающимися пятнами, похожими то ли на кляксы, то ли на отпечатки ладоней.
У стены виднелась стройная фигурка в форменной синей куртке.
Иван медленно подошел ближе.
Маша повернулась, посмотрела на него без удивления и прошептала:
– Она была здесь. Наша дочь. Она была здесь.
Глава 28. Органы
Взрывчатка, выданная Ивану стариком, была направленного действия, и, если б Иван об этом помнил, он бы разместил ее по-другому. Но у него не было времени. В результате основная ударная сила пришлась не на колонну, а на ближайшую стену, за которой оказалась узкая карстовая расщелина между двумя слоями почвы. Взрывная волна разнесла вдребезги старый бетон, переворошила глинистую почву и заставила ее прийти в движение.
Поэтому, когда десятью метрами выше местный алкоголик Паша Зверев привалился к ограждению набережной и снова хлебнул водки, он вдруг почувствовал, как земля трясется у него под ногами. Такое с ним бывало, особенно если водка была паленой. Иногда ноги даже отказывали. Но в этот раз тряслись не только ноги. Тряслось все вокруг, вплоть до воздуха и осветительных столбов. Чугунная ограда задребезжала, рядом дико заверещали проснувшиеся коты и завыла автомобильная сигнализация.
Была уже ночь, и на набережной кроме Паши никого не было.
Землю тряхнуло еще раз, сильнее, и он неуклюже повалился на асфальт, прижимая бутылку к груди, чтобы не уронить. И почувствовал, что куда-то едет. Это тоже было нормально. Обычно, Паше хватало грамм двести, чтобы почувствовать, что он куда-то едет. Но в этот раз ехал не только он. Ехали столбы, ограда, асфальт, а дома на набережной постепенно от него удалялись, оставаясь где-то очень далеко наверху. До него вдруг дошло, что в воздухе стоит громогласный шорох и все постепенно заволакивает вонючий дым.
Когда сползшая вниз часть холма, наконец, остановилась, Паша меланхолично протер горлышко бутылки и хорошенько к ней приложился. На самом деле он не любил пить в одиночестве. Он предпочитал шумные компании, своих друганов-раздолбаев, но друганы были кто в завязке, кто в больничке, кто в могиле, и приходилось давить чекушку в одно рыло, надеясь, что рано или поздно кто-нибудь присоединится.
Поэтому Паша даже обрадовался, когда в нескольких метрах от него развороченная земля зашевелилась и из нее вдруг вырвалась черная рука с растопыренными пальцами.
Это было похоже на кадры из плохих голливудских ужастиков, но Паше было все равно.
К первой черной руке присоединилась вторая, и они обе споро заработали, раскидывая вокруг комья земли. В образовавшейся яме появилась голова в грязном капюшоне, плечи, скособоченное туловище, и наконец над черной дырой встала худая фигура в защитной накидке и наставила на Пашу дробовик.