Красная фурия, или Как Надежда Крупская отомстила обидчикам

Помимо всего прочего, офицер мог при своем жалованье — даже без дохода с имения — купить квартиру в любом губернском или уездном городе площадью не менее 100 кв.м. В случае его смерти все это становилось собственностью его детей, в соответствии с завещанием. (Зато при советской власти придумали формулировку «по смерти кормильца», выдавая под это скудную подачку; и это подлое «кормилец» подразумевало дающего корм скотине, всего лишь еду, но никак не ответственного за духовное, нравственное, физическое воспитание и материальное благосостояние своих чад…) Что касается детей офицера Русской армии, оставшихся сиротами, то они могли рассчитывать на бесплатный пансион, вплоть до совершеннолетия (так и было в случае с дочерьми подполковника Тистрова). А имение офицера — опять же в соответствии с завещанием — передавалось в равных долях детям. Так что каждая из дочерей Тистрова вправе была заложить свою часть имения (сдать в аренду или продать) или же на своей территории возвести хозяйственные постройки, создать ферму, мызу, предприятие, открыть производство, что, несомненно, при умелом хозяйствовании приносило бы хороший доход.

Говорить о том, что дети русских офицеров, оставшиеся сиротами, могли быть выброшенными обществом и Имперской властью, как говорят сейчас, на улицу, — НЕМЫСЛИМО.

Если припомните, то в Русской армии со времен Петра I был создан дом для офицеров, получивших увечья в боях (при Павле I он стал называться Инвалидный дом). Существовало неписаное правило, что все состоятельные офицеры, генералы и адмиралы Русской Империи, имевшие доходные поместья, свою зарплату перечисляли в Инвалидный дом. Дело чести! Этот Инвалидный дом мог финансировать содержание неимущих детей русских офицеров (если они таковыми по каким-либо причинам могли стать). Поэтому большевистские выдумки по поводу нищеты и русского офицерского корпуса, и всего общества в целом — умышленная клевета. Как клевета, что «родители Надежды Константиновны хотя и были дворяне по происхождению, но не было у них ни кола ни двора, и когда они поженились, то бывало нередко так, что приходилось занимать двугривенный, чтобы купить еды», — писалось это при советской власти, тиражируется и сейчас; к примеру, в книге Б. Соколова «Любовь вождя. Крупская и Арманд» (М., 2004). Там же на с. 7 автор, профессор Борис Вадимович Соколов, подмечает: «В послужном списке Константина Игнатьевича так и отмечалось: «Родового и благоприобретенного недвижимого имущества и имений за ним, его родителями и женой не значится». Понятное дело, «родового имущества» не было, имение в Отечественную войну 1812 г. утеряно, но взамен получено иное, — в Казанской губернии. Так куда делось это имение отца, отчего подается, не подвергаясь сомнению, привычная фраза-клише из советской истории? Для чего переписываются советские фальшивки, на какого читателя рассчитывают? Впрочем, на этих и подобных клише воспитается еще не одно поколение УТЕРЯННОЙ РУСИ…

К слову сказать, советские авторы умышленно теряли не только величие Русской Империи, но и конкретных людей, имеющих непосредственное отношение даже к этой частной истории. Например, тщательно избегалось упоминание о том, кто и откуда были матери этих рано осиротевших детей — Саши и Кости Крупских и Лизы и Оли Тистровых.

Итак, уже указывалось, что дети русских офицеров не могли быть брошены на произвол судьбы. В ту эпоху существовала такая практика: опекать детей погибшего (умершего) сослуживца-товарища, ненавязчиво вести по жизни. С такими детьми поддерживались связи, пристраивали в приличные дома, давали рекомендательные письма. Часто это затрагивало и такую трепетную область, как создание семьи. Нельзя назвать сводничеством то, что при определенных обстоятельствах молодых людей представляли друг другу знавшие их отцов былые сослуживцы, сохранившие добрую память по своим товарищам. Это являлось нормой здорового общества. Так на одном из светских вечеров познакомились Константин Крупский и Елизавета Тистрова; и произошло это во время учебы обоих в Санкт-Петербурге. Это было в доме родного брата Василия Ивановича Тистрова, — Петра Ивановича, проживавшего в Санкт-Петербурге и искренне заинтересованного в благополучной судьбе племянниц-сирот Лизы и Оли. Знакомство ни к чему не обязывало, но молодые люди знали о существовании друг друга и могли со временем явить собой неплохую пару: оба из семей военных, оба сироты. Однако знать друг о друге в таком положении, когда нет самых-самых близких — это некая особая ответственность. И когда их связало… несколько почтовых поздравлений с днем ли ангела, с Пасхой или с Рождеством, — они мысленно могли уже думать друг о друге как о женихе и невесте.