«Красная империя зла». Запад против Сталина

В результате таких усилий в 1933 году в ЦЧО удалось собрать урожая на 24 % больше, чем в 1932-м (Таугер, 1991б, с. 81). Хотя в получении хороших результатов заметную роль сыграли погодные условия 1933 года, в разгар голода крестьяне работали заметно усерднее и по-иному; свой вклад внесло также руководство со стороны политотделов» (Таугер 2004, р. 84).

Таугер приводит свидетельства, согласно которым крестьяне, питавшие неприязнь к коллективизации или не желавшие работать в колхозах, тем не менее трудились усердно, так как многие их односельчане «все время охотно работавшие. встали на сторону системы» (Таугер 2004, с. 85).

В результате основная масса крестьян приняла коллективизацию:

«Нельзя отрицать, что некоторые крестьяне в 1930 году, особенно в голодные годы, использовали “оружие слабых” против колхозной системы и советского правительства. Вопрос в том, насколько репрезентативны сведения о крестьянстве в целом, что, иначе, можно переформулировать в вопрос о том, каково значение таких инцидентов. Очевидно, сопротивление коллективизации было больше и играло б0льшую роль в 1930 году и, возможно, в 1932 году. Но при анализе необходимо учитывать и природные катаклизмы, различия в реакции крестьян и общие результаты их работы. Исследования, проделанные в середине 1930-х годов, показали: колхозники работали лучше крестьян 1920-х годов до коллективизации, что недвусмысленно указывает на приспособление крестьян к новой системе» (Таугер 2004, p. 87).

Вопрос экспорта зерна

И Российская империя, и СССР экспортировали зерно. Контракты заключались заранее, что создавало определенные трудности, указанные Таугером:

«Низкий урожай 1931 года и перераспределение зерна в голодающие области заставило режим сократить экспорт зерна с 5,2 млн т в 1931 году до 1,73 млн т в 1932 году и до 1,68 млн т в 1933 году. Зерном, вывезенным в 1932 и 1933 годах, можно было накормить многих людей и смягчить тяготы голода: так, 354 000 т, отправленные на экспорт в первой половине 1933 года, могли бы обеспечить 2 млн человек с дневным рационом в 1 кг на протяжении полугода. Между тем такие экспортные поставки составили менее половины от 750 000 т, вывезенных в первой половине 1932 года. Как советское руководство рассчитало относительную стоимость сниженных [объемов] экспорта и сниженных поставок во внутригосударственный фонд, остается неизвестным, но доступные сведения указывают на то, что дальнейшее снижение или прекращение экспорта могло повлечь за собой серьезные последствия. В начале 1930-х годов цены на зерно на мировом рынке упали, и создались неблагоприятные условия для торговли с Советским Союзом, его задолженность росла, а потенциальная платежеспособность падала, что влекло за собой арест советской собственности за границей западными банкирами и официальными лицами и отказ в предоставлении Советам кредита на случай дефолта. Таким образом, неспособность осуществить экспортные поставки грозила сорвать план советской индустриализации и, по мнению некоторых наблюдателей, поколебать стабильность режима».

Одновременно с экспортом зерна еще большее его количество СССР выделил для посевов и борьбы с голодом. Таугер документально подтверждает, что ЦК партии направил более 0,5 млн т на Украину и Северный Кавказ в феврале и более 0,5 млн т только на Украину в апреле 1933 года. В тот же период правительство накопило в резервах около 3 млн т, из которых 2 млн т оно направило на борьбу с голодом. Советские архивные источники показывают, что в первой половине 1933 года режим вернул по всей стране 5 млн т зерна из заготовок обратно в село (Таугер 1991, р. 72, 88–89). Приведенные цифры превышают объемы экспорта за тот же период.

Советское правительство столкнулось с ситуацией, когда еды не хватало, чтобы накормить все население, даже если бы весь экспорт зерна вообще прекратился, а не просто был сильно снижен, как случилось в действительности.

«Суровость и географический масштаб голода, резкое сокращение объемов экспорта в 1932–1933 годах, потребность в семенах и хаос, царивший в Советском Союзе в те времена, — все эти факторы подводят нас к выводу о том, что даже полное прекращение экспортных поставок было бы недостаточным инструментом для предотвращения голода. В такой ситуации трудно согласиться с версией о том, что голод стал результатом хлебозаготовок 1932 года и сознательным актом геноцида. Именно низкий урожай 1932 года привел к неизбежности голода» (Таугер 1991, р. 88–89) (Выделено мной. — Г.Ф.).

Запланированные показатели сбора зерна (квоты на поставку) и для коллективных, и для единоличных хозяйств неоднократно понижались, чтобы перераспределить недостачу. Часть изъятого возвращалось в деревни (Таугер 1991, р. 72–73). Примером именно таких усилий по сбору урожая, сопровождаемых часто принуждением, выдвигаются на первый план приверженцами версии о «преднамеренном» голоде как доказательство черствости и безразличия к жизням крестьян и даже как намерение казнить их или убить.