Красная капелла. Страшный сон гестапо

Леман сообщил об особых мерах режима секретности, введенных гестапо для охраны государственной тайны в области разработки и производства новых видов вооружений. Однако эти меры не помешали ему продолжать добывать секретную информацию о военном потенциале Германии. От Лемана советская разведка узнала, что в Наундорфе (Силезия) на заводе фирмы «Браваг» под личным наблюдением Геринга проводятся секретные опыты по изготовлению бензина из бурого угля. Эта информация указывала на то, что, готовясь к войне, Германия искала заменитель нефти, которой ей остро не хватало. В ноябре 1936 г. Леман сообщил о каналах переброски немецкого вооружения в Испанию для Франко. В феврале 1937 г. он передал информацию о строительстве нового секретного завода по производству боевых отравляющих веществ[179].

Эти и другие сообщения «Брайтенбаха» о германских вооруженных силах, их структуре, личном составе, оснащении и вооружении разведка НКВД получала с начала 1935 г. в рамках операции «Шлем». Леман снял копию с секретной инструкции, в которой перечислялись 14 видов новейшего вооружения, разрабатываемого для вермахта[180]. В 1937 г. Леман даже передал Зарубину экземпляр доклада «Об организации национальной обороны Германии», имевшего гриф «Особой важности, только для высшего руководства»[181].

Сталинские «чистки» негативно сказались на деятельности Лемана. Зарубин, единственный кадровый советский разведчик в Берлине, который лично знал «Брайтенбаха», был в начале 1937 г. отозван в Москву, где был обвинен в сотрудничестве с гестапо и едва избежал расстрела. В итоге Зарубин был разжалован и назначен на незначительную должность в центральном аппарате разведки. Связь с Леманом теперь поддерживала «Клеменс». Под этим псевдонимом скрывалась некая американка, имя которой до сих пор не известно историкам. По профессии она была фотограф. В ее квартире производилась пересъемка разведывательного материала, добытого Леманом. Затем пленку забирал шеф легальной резидентуры НКВД в Германии Александр Агаянц, который и переправлял ее в Москву. Но, так как ни «Клеменс», ни Агаянц не владели немецким языком в той мере, которая была необходима для квалифицированной постановки перед Леманом разведывательных задач, качество поставляемой «Брайтенбахом» информации заметно снизилось.

После того, как в декабре 1938 г. Агаянц скоропостижно скончался в берлинский клинике Шарите во время хирургической операции, контакт советских спецслужб с «Брайтенбахом» полностью прекратился. Леман, крайне обеспокоенный создавшейся ситуацией, писал: «Как раз когда я мог бы заключать хорошие сделки, тамошняя фирма совершенно непонятным для меня образом перестала интересоваться деловой связью со мной»[182]. К этому времени материалы «Брайтенбаха» и переданные им советской разведке секретные документы составляли, по меньшей мере, 14 томов[183].

А. И. Агаянц

Советской внешней разведке, серьезно ослабленной сталинскими репрессиями (из 450 сотрудников ИНО, включая и загранаппарат, в 1937–1938 гг. были репрессированы 275)[184], в 1939 г. не удалось восстановить связь с «Брайтенбахом». В конце июня 1940 г. Леман был вынужден совершить крайне рискованный шаг. Он опустил в почтовый ящик советского полпредства в Берлине адресованное военному атташе письмо, в котором просил возобновить с ним контакт. «В ином случае продолжение моей работы в гестапо становится бессмысленным», – писал он[185].

Таким образом, Леман восстановил разорванную связь, «прекрасно сознавая, что в случае разоблачения ему грозит не увольнение со службы, не тюрьма, а мучительные пытки в подвалах своего ведомства и неминуемая казнь. Такой судьбой никого ни за какие деньги не соблазнишь. К тому же Леман был человеком в годах, без юношеской экзальтации и романтизма, он все прекрасно понимал и шел на смертельный риск совершенно осознанно»[186].

НКВД незамедлительно направил в Берлин опытного разведчика Александра Короткова, действовавшего под именем 3-го секретаря советского посольства Александра Эрдберга. Коротков не только восстановил с прерванный контакт с Леманом, но и стал «оператором» берлинской группы «Красной капеллы», возглавляемой Харро Шульце-Бойзеном и Арвидом Харнаком.

9 сентября 1940 г. нарком внутренних дел СССР Л. П. Берия лично направил Короткову указания о направлениях работы с Леманом: «Никаких специальных заданий Брайтенбаху давать не следует, а нужно брать пока все, что находится в непосредственных его возможностях и, кроме того, то, что будет знать о работе разных разведок против СССР, в виде документов, не подлежащих возврату, и личных докладов источника»[187].