Красная капелла. Суперсеть ГРУ-НКВД в тылу III рейха

— Однако в донесении гестапо сказано определенно: Треппер позвонил Кацу и назначил ему встречу на станции метро «Мадлен», перед колонной Морриса. Когда Каца привели на улицу Соссе, Треппер сказал ему: «Придется поработать с этими господами. Игра окончена».

Райзер поглубже уселся в кресло, его жесткие глаза сузились и стали как две маленькие голубые точки, руки он сжал так, что побелели суставы.

— Слушайте меня внимательно, мсье. Если вы хотите что-то понять в этом деле, вы не должны доверять ни одному слову, сказанному о Большом шефе в донесениях гестапо. Вы поняли меня? Ни одному слову!

На первый взгляд это меняло все. Но если поразмыслить, то ничего не изменилось.

Мы уже говорили: радиоигра — это хитроумная и захватывающая операция, конечная цель которой — обмануть противника. Но чтобы выиграть партию, нужно еще получить разрешение на игру. Верхние эшелоны подозрительны. Они считают, что дело может принести большие дивиденды, но если оно будет проиграно, получится, что ни за что ни про что врагу передали точные сведения, предназначавшиеся для «обеспечения» радиоигры. Страх перед ответственностью заставляет требовать гарантий, первая из которых, разумеется, — надежность завербованных радистов.

Гестапо собирается использовать Треппера для развертывания радиоигры небывалого масштаба. В этом есть смысл. В Голландии Хискесу удалось совершить чудеса, используя группу второстепенных «пианистов» в игре против Лондона. Того ли можно ожидать от одного из руководителей советской разведки, если использовать его в игре против Москвы? Но нужно убедить начальство.

Со времени ареста Треппера нацистское руководство нервничает. В Париж летят телеграммы, однообразие которых отмечают и Фортнер и Райзер: «Что говорит Большой шеф?» Итак, Большой шеф излагает свою биографию и рассказывает о потрясающих возможностях, которые предоставляет телефонный справочник. Если сообщить в Берлин о таком великолепном результате, Гиммлер задохнется от злости и наотрез откажется вести радиоигру. И будет прав. Чтобы убедить ОКБ, министерство иностранных дел и все другие немецкие ведомства в необходимости поставлять необходимую «пищу» для функшпиля, гестапо должно дать гарантию готовности своего узника к сотрудничеству.

Сломить Треппера? Может быть, и удастся; но это рискованно и опасно. Одно дело заставить человека под пытками выкрикнуть имена, другое — склонить его к добровольному сотрудничеству на несколько месяцев, пока будет длиться радиоигра. Этот человек не прост. Пока он не рассказывает, а болтает. Соглашается выпить кофе, выкурить сигарету. Но если на него нажать, не замкнется ли он в свою раковину? А его сотрудничество необходимо. Только он один может придать радиограммам немцев в их радиоигре тот стиль, почерк, который будет убедителен для Москвы.

Так и родилось это хитроумное решение: создать ему «легенду», представить Гиммлеру «приукрашенный» и убедительный образ законченного предателя. Гиринг объясняет Большому шефу: «Не все нужно рассказывать военным, они ведь ничего не понимают в политике; и не все нужно говорить политикам, потому что они ничего не понимают в разведке».

Треппер: «Но тогда кто же должен понимать все?» «Тот, кто ведет игру. И именно он должен каждому отмерить его порцию».

Гиммлеру отмеряют добрую меру. Рапорты Гиринга не оставляют никаких сомнений в предательстве заключенного. Фортнер, как и все остальные, читая их, поверит, что Треппер выдал Каца, Гроссфогеля, Максимовича. В одном из рапортов дата ареста Большого шефа будет даже перенесена с 24-го на 16 ноября, с тем чтобы можно было вменить ему в вину разгром «Симекс» и «Симекско», облаву, осуществленную в Бельгии, и арест группы в Лионе…

Гиринга можно понять. Но Треппера? Разве он не видит, какова ставка в начинающейся игре, где ему предстоит выступать в роли «козыря» зондеркоманды?

Ставка огромная.

Моральный дух немцев в 1943 и 1944 гг. упал по сравнению с зимой 1941–1942 гг., когда союзники, которых побеждали на всех фронтах, были на грани отчаяния. Германия, охмелев от побед, вдруг отрезвела под стенами Москвы, и в течение нескольких месяцев переживала тоску похмельного синдрома. Война больше не казалась грандиозной прогулкой; она будет долгой и мучительной, и неизвестно, чем она закончится.

Многие военные и гражданские деятели считают, что близится катастрофа. Германия никогда не выигрывала войны на два фронта. Придется договариваться с Западом или с Востоком. Но ратовать за переговоры равносильно самоубийству; можно прослыть пораженцами, то есть предателями. Лучше уж двигаться к пропасти, как все остальные: шагая в ногу.