Красная Хазария и Гитлер. Кто «крышевал» сионистов?

Отмечу, что в первую очередь члены этой Комиссии были озабочены собственной, а не государственной безопасностью. Абакумов после войны стал быстро набирать влияние в окружении Сталина. По его поручению он создал такую систему всеобщей слежки, в которой не было исключений ни для кого. Под нажимом Сталина это фактически было санкционировано высшим политическим руководством страны. 9 сентября 1950 г., менее чем за год до начала «дела Абакумова-Шварцмана», было принято Постановление Политбюро п77/310, по которому в структуре МГБ создавалось Бюро 2, своего рода СМЕРШ мирного времени. Политбюро поручало ему: «выполнять специальные задания внутри Советского Союза по пресечению особыми способами вражеской деятельности, проводимой отдельными лицами». В функции этого отдела входило также «наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам», а помимо этого «пресечение преступной деятельности» путем «компрометации, секретного изъятия, физического воздействия и устранения». Примерно по той же схеме, по которой был «устранен» Михоэлс. Тщательный, глубоко засекреченный механизм слежки распространялся и на высшее руководство страны, которое фактически подписывало себе, одобряя такой документ, коллективный смертный приговор. Ведь понимали друзья-соратники, что Сталин мог реализовать его в любой момент. Абакумов становился, таким образом, опасным для многих участников борьбы за власть. И первым почувствовал это Берия, которого Сталин фактически отстранил от руководства органами госбезопасности, бросив его на разработку атомного оружия. Не меньше был озабочен Маленков, над которым снова сгущались сталинские тучи. Оба они делали все возможное, чтобы поставить во главе МГБ своего человека.

Уже в ходе следствия по делу Абакумова следователь Рюмин, который так понравился своим рвением Сталину, что он назначил его замминистра МГБ, обвинил своего бывшего шефа в том, что он от него требовал при допросах собирать компрометирующие данные против руководящих государственных и партийных работников. Берию особенно насторожило, что среди тех, против кого собирался компромат, были Ванников и Завенягин, организаторы работы по созданию советского ядерного оружия, тесно связанные с ним лично (АП РФ, ф.3, оп. 58, д. 217, л.53). В ходе расследования было также установлено, что по личному распоряжению подчиненного Абакумову министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе был организован сбор компромата на самого Л. П. Берию. В квартире у матери Берии в Тбилиси была установлена подслушивающая аппаратура, МГБ «разрабатывал» казавшиеся подозрительными связи мужа сестры Л. П. Берии (там же, л. 59). Авакумова, однако, удалось угробить, повязав его с «сионистами», якобы готовившими убийство Сталина.

После допросов ряда ответственных работников и следователей МГБ, включая заместителей министра МГБ СССР Огольцова и Питовранова, комиссия установила следующее: Этингер, врач, арестованный МГБ, «без какого-либо нажима» признал, что при лечении первого секретаря Московского горкома ВКП(б) А. С. Щербакова «имел террористические намерения». Комиссия подчеркнула преемственность этого дела с политическими процессами 30-х гг.; с обвинениями врачей Плетнева и Левина в злоумышлении против здоровья Куйбышева и Горького.

Абакумов, по мнению комиссии, проявил здесь, по крайней мере, преступную халатность. Он «заявил, что это дело заведет МГБ в дебри». Министра обвинили в том, что он приказал перевести Этингера в холодную тюремную камеру, по сути, в холодильник, что стало причиной смерти важного подследственного, наступившей 2 марта 1951 г. Заодно нарыли и другие факты. Абакумову поставили в вину бегство весной 1950 г. в американскую зону оккупации в Германии заместителя генерального директора акционерного общества «Висмут» Салиманова, связанного с советской ядерной программой, другие упущения в организации деятельности министерства. Абакумова обвинили и в том, что он, зная об аресте участников «еврейской антисоветской молодежной организации», зная об их показаниях, о «террористических планах против руководства партии и государства», не настоял на включении этих показаний в протоколы допроса. Для Сталина это пахло все тем же «жидо-масонским заговором», признаки которого он все чаще обнаруживал в Кремле и в своем ближайшем окружении. Теперь дело дошло и до Лубянки.