— Вранье, сапожник! Я прочитал в газете, что у бедняков так много детей из-за этой проклятой картошки. Понимаете, в картошке есть два вещества, которые называются кислород и азот; и когда они соединяются в определенных условиях и в определенных количествах, то женщины становятся очень плодовитыми.
— Ну, и как же нам быть в таком случае? — спросила разобиженная мать, которая стала, понемногу успокаиваться, прослушав интересную лекцию.
— Понятное дело, не есть картошку!
— А что же тогда нам есть, если не картошку?
— Бифштекс будешь есть, старуха! Бифштекс с луком! Годится? Или шато-бриан! Знаешь, что это такое? Не знаешь? Я тут недавно прочитал в «Отечестве», как одна женщина поела спорынью и вместе с ребенком чуть не отправилась на тот свет!
— О чем ты это? — спросила женщина, насторожив уши.
— Какая ты любопытная! Чего тебе?
— Это правда насчет спорыньи? — спросил сапожник, сощурившись.
— Чистая правда! Она тебя наизнанку вывернет, и, между прочим, за это полагается суровое наказание, и правильно полагается.
— Правильно, говоришь? — спросил сапожник глухим голосом.
— Конечно правильно! Того, кто распутничает, надо наказывать, а детей убивать нельзя.
— Детей! Все-таки здесь есть кое-какая разница, — покорно сказала разобиженная мать. — Но что это за вещество, о котором ты говорил?
— Ах ты, потаскушка! Только и думаешь о том, как бы нарожать детей, хотя ты вдова и у тебя уже пятеро! Берегись этого черта сапожника; он хоть и набожный, но с женщинами обходится круто.
— Значит, правда, есть такая трава…
— Кто сказал, что это трава? Разве я говорил, что это трава? Никогда! Это зоологическое вещество. Понимаете, все вещества — а в природе существует около шестидесяти веществ, — так вот все вещества можно разделить на химические и зоологические; это вещество по-латыни называется
— Оно, наверное, очень дорого стоит, мастер? — спросил сапожник.
— Дорого! — повторил столяр, подняв рубанок так, словно стрелял из карабина. — Оно стоит дьявольски дорого!
Фальк, который с большим интересом прислушивался к этому разговору, вздрогнул, услышав через открытое окно шум подъехавшего к дому экипажа и два женских голоса, показавшихся ему знакомыми:
— У этого дома очень подходящий вид.
— Подходящий? — возразила женщина постарше. — По-моему, у него ужасный вид.
— Я хочу сказать, что у него подходящий вид для наших целей. Кучер, вы не знаете, живут ли в этом доме бедняки?
— Точно не знаю, но готов поклясться, что здесь их хватает.
— Клясться грешно, так что обойдемся без клятв. Подождите нас, пожалуйста, а мы зайдем в дом и займемся делами.
— Послушай, Эжени, может быть, сначала поговорим с детьми? — спросила ревизорша Хуман у госпожи Фальк.
— Давай поговорим! Пойди сюда, мальчик, как тебя зовут?
— Альберт! — ответил маленький бледный мальчуган лет шести.
— Ты знаешь, кто такой Иисус, мальчик?
— Нет! — ответил мальчуган, улыбаясь, и засунул в рот палец.
— Это ужасно, — сказала госпожа Фальк, доставая записную книжку. — «Приход святой Екатерины. Белые горы. Глубокий Духовный мрак у малолетних». Можно сказать «мрак»? Так, а ты хотел бы узнать? — продолжала она свои расспросы.
— Нет!
— А хочешь получить монетку, мальчик?
— Да!
— Надо сказать спасибо! «В высшей степени непочтительны; однако мягкостью и убеждением можно заставить их вести себя лучше».
— Какой ужасный запах, пойдем, Эжени, — попросила госпожа Хуман.
Они поднялись по лестнице и без стука вошли в большую комнату.
Столяр взял рубанок и принялся строгать суковатую доску, так что обеим дамам приходилось кричать, чтобы их можно было услышать.
— Жаждет ли кто-нибудь из вас спасения и милости господа? — прокричала госпожа Хуман, а госпожа Фальк опрыскивала в это время одеколоном из пульверизатора детей, которые стали громко плакать от жгучей боли в глазах.
— Вы предлагаете нам спасение? — спросил столяр, перестав строгать. — А где вы его достали? Быть может, у вас есть еще и благотворительность, а также унижение и высокомерие? А?
— Вы грубый человек и обречены на гибель, — ответила госпожа Хуман. Тем временем госпожа Фальк что-то записала в свою записную книжечку и сказала: «Неплохо».
— Послушаем, что он еще скажет! — заявила ревизорша.
— А то, что все это мы уже слышали! Не хотите ли поговорить со мной о религии? Я могу говорить о чем угодно! Вам известно, что в восемьсот двадцать девятом году состоялся Никейский собор и выработанные им Шмакхалдинские тезисы стали воплощением святого духа?
— Нет, добрый человек, об этом нам ничего не известно.