Красная комната

Камин не работал. Никто не мог его разжечь. А между тем, запах был таким свежим, как будто камин разжигали несколько часов назад. Джин не могла этого понять.

Запах был приторный, сладковатый. Он забивал ноздри, как вата. Запах не исчезал, а, наоборот, становился все гуще. Джин начало тошнить. Подняв кочергу, она поворошила пепел — в ноздри ударила мощная волна этой жуткой вони, да так сильно, как будто она угодила прямиком в мозг.

Джин выронила кочергу и села на пол.

И тут она услышала шаги. Отчетливые шаги у себя за спиной. Хотела обернуться, но не успела.

Кто-то набросился на нее сзади и начал душить. Все, что произошло дальше, в какой-то временном обрывке, отпечаталось в ее памяти таким непроходимым ужасом, что позже она не могла даже целиком восстановить в памяти этот эпизод — не то что говорить о нем вслух. Джин так и не поняла, сколько времени длился этот кошмар — десять минут или час.

Шею Джин обхватили чьи-то сильные руки. Она успела заметить почерневшие острые ногти — они выглядели так, слово под ними навечно запеклась кровь.

Джин отбивалась как сумасшедшая. Заостренные ногти царапали ее руки, впивались в кожу, скребли лицо. Джин чувствовала, как во все стороны брызгает ее кровь. Боль, ужас, удушье, отчаяние — все слилось воедино в какую-то какофонию безумного кошмара, и Джин буквально перестала существовать. Ужас полностью парализовал ее душу, не говоря уже о теле. Она чувствовала, как погружается в темную бездну, в топкое болото, которое готово навсегда сомкнуться над ней.

В глазах потемнело. Джин чувствовала, что лежит ничком на полу. В этой неравной борьбе ее оставили последние силы.

Вдруг безжалостные страшные руки отпустили ее горло. В воспаленное горло хлынул поток воздуха. Задыхаясь и кашляя, Джин лежала на полу, пытаясь понять, что произошло.

Руки ее были исцарапаны в кровь. Длинные глубокие ссадины покрывали щеки. Кров стекала на подбородок, капала на грудь.

Только теперь Джин почувствовала, как ноют ее раны. Пережитый ужас усиливал ощущение полной разбитости. Дрожа от страха и физической боли, она попыталась встать на четвереньки. В комнате по-прежнему было темно.

Кое-как Джин удалось подняться на ноги. Пошатываясь, она ухватилась за каминную полку и посмотрела вверх.

То, что произошло потом, невозможно описать… Из горла Джин вырвался хрип — он был похож на звук уходящей из ванны воды. Она подняла глаза…

С потолка, прямо из-под старинной люстры, свешивалась тугая петля на длинной веревке, которая раскачивалась в воздухе, описывая круги и словно каким-то невероятным образом заполняя своими движениями всю комнату.

Петля для повешения. Виселица для самоубийцы. Темный ужас, пришедший из пугающих дебрей подсознания. Ужас, пережив который, вовсе не захочешь жить.

Джин не могла оторвать глаз от этого жуткого зрелища. Это был знак.

Петля гипнотизировала, притягивала взгляд, манила своей пугающей чернотой. Джин чувствовала, как капли ее крови превращаются в ледяные иголки ужаса, вонзающиеся в плоть. Задыхаясь и дрожа, она пыталась убежать от этого страшного знака. Но петля, раскачиваясь, неотвратимо приближалась с каждым колебанием.

В глазах потемнело. Обессиленные пальцы выпустили край каминной полки. Задыхаясь от ужаса, Джин осторожно двинулась с места, но тело отказывалось повиноваться. Ноги подкосились, в глазах не оставалось больше ничего, кроме темноты. Рухнув на пол, Джин окончательно потеряла сознание…

Она пришла в себя от мягкого, нежного прикосновения к лицу и рукам. Это напоминало легчайшее касание нежного птичьего пера.

Джин зажмурилась, пытаясь как можно дольше сохранить это удивительное ощущение, но оно быстро прошло. Теперь заболели царапины и ссадины. Чуть приоткрыв глаза, она увидела подсохшие потемневшие капли на полу.

Потом пришел звук. Снова заплакал ребенок. Все тело Джин свело судорогой — и судорога пронзила сердце. Это был еще не сам страх, а предчувствие страха, охватившее все ее существо — предчувствие древнее, как сам мир.

Плакал ребенок. Снова плакал в отчаянной тоске, неизменной со дня основания мира. В этом звуке было столько скорби, что Джин больше не могла жить. Ей вдруг так остро, так отчаянно захотелось умереть! Все ее существо, встрепенувшись, как от разряда электрического тока, потянулось к этой мысли, как к живительному источнику. Эта мысль внушала страх, но она была так притягательна!

Собственно, само желание смерти уже было неким действием. Оно подталкивало, гнало вперед. Чтобы умереть, нужно было для начала встать, подняться на ноги, пойти на кухню, найти там острый нож и быстрым, резким движением перерезать себе вены — или, если хватит мужества, вонзить лезвие ножа себе в грудь…

Джин вдруг представила, как тягучие, темные капли ее венозной крови орошают стены красной комнаты, превращаясь в удивительный багровый солнечный свет — совсем как тот, что расплескался вдоль стен в тот странный первый день…