Красная комната

— За материалом, естественно! — Джин рывком сорвалась с места. — Я тут в прихожей в кладовке разыскала старую стремянку. Барельеф ведь над входом. Думаю, дотянусь.

— Давай, что ли, я… — робко проговорил Вадим.

— Я когда-то мозаикой занималась, старинную штукатурку умею снимать. Так что это будет и быстрее, и плодотворнее! — рассмеялась Джин.

Когда они вышли из дома, было уже довольно поздно. Переулок, как всегда, был пустынен. Только одинокая кошка, поджав хвост, метнулась к ближайшему подвальному окну. Кошка казалась серой, но, может быть, шерсть у нее была какого-нибудь другого окраса? Вадим вдруг вспомнил избитую истину: ночью все кошки серы. Он совершенно не понимал, почему это пришло на ум.

Глаза Джин сверкали в темноте. Они казались кусочками раскаленного металла вокруг бархата черных зрачков. Вадим вдруг подумал, что если на Джин набросить сверху темное покрывало, то и тогда ее глаза будут излучать сквозь ткань этот драгоценный огонь.

Он поражался этому огню, в котором ему чудились красные дьявольские точки — признак, которым ярко отмечены женщины, не похожие на всех остальных. В темноте волосы ее казались черными, и Вадим понял, что она прекрасна — так же прекрасна, как эта ночь, окутавшая город вечной тайной непознаваемой истины.

Ловко установив стремянку, Джин вскарабкалась наверх и принялась орудовать маленьким металлическим инструментом, напоминающим мастерок. Она соскабливала штукатурку и осколки камня со старого барельефа и собирала их в стеклянную банку, а крышку от банки крепко сжимал в руке Вадим.

— Анализ будет точный? — спросил он, чтобы нарушить молчание, как-то развеять магию этой ночи, в которой ему все чудились мерцавшие странные тени, пристально наблюдавшие за чужаками.

— Приблизительный, — отозвалась Джин голосом, в котором он сразу уловил нотки офисной деловитости. Вадим обрадовался тому, как быстро и уверенно она возвращается в жизнь. — Но временной промежуток можно установить сравнительно точно. Возраст камня поддается анализу. К тому же, в начале двадцатого века, то есть в те годы, когда в доме жила Кровавая Графиня, использовали одну штукатурку, а во время войны и сразу после нее — уже совсем другую. Был другой состав. Можно также определить возраст по примеси песка — речной, карьерный, какого качества… Словом, возможностей для анализа много. И мы получим вполне определенный результат.

Слова Джин звучали разумно. Вадим успокоился. Действительно, если она начала рассуждать так осмысленно, то какие духи могут причинить ей вред?

Камень был прочный и не хотел откалываться. Штукатурка не соскабливалась. Джин чертыхнулась. Вадим решил молчать, чтобы не мешать, и глянул вверх.

Каменная девушка была удивительно красива, несмотря на то, что у нее совсем не было глаз. Он вдруг увидел в чертах этого каменного лица удивительную гармонию. Может быть, даже гармонию, принадлежащую вечности.

Казалось, девушка внимательно смотрит куда-то вдаль. Лицо ее было печальным и одновременно восторженным. Эту восторженность усиливали тонкие черты ее лица. Такие лица вдохновляют поэтов и художников. В нем было нечто божественное, но в то же время присутствовала вполне земная страсть. Полные губы девушки манили к земным наслаждениям, а пышные локоны, спадающие за плечи, придавали сходство со средневековой ведьмой — но не уродливой, страшной старухой с бородавкой на носу, а с удивительно прекрасной женщиной, полной сверхъестественной чувственной красоты.

Вадим вдруг подумал, что художник, сотворивший этот странный каменный портрет, был влюблен в оригинал. Над каждой черточкой лица скульптор трудился с такой страстью, что лицо буквально дышало чувственной силой какой-то животной магии, от которой по спине бежала нервная дрожь. Да, каменное лицо было прекрасным.

И тем более страшным диссонансом с этой божественной гармонией казалась пеньковая веревка с петлей вокруг шеи девушки- веревка, свидетельствовавшая о трагической развязке давней, не разгаданной истории.

Петля была изображена так, будто бы девушку только-только вынули из нее. Но в отличие от всех повешенных, смерть не оставила на ее лице страшных знаков разрушения и совсем не уничтожила красоту.

Чтобы сбить с толку, чтобы не дать зрителям понять, спит ли девушка, жива ли она или умерла, художник намеренно лишил это прекрасное лицо глаз, оставив вместо них пустые впадины. Но, на удивление, это странное решение скульптора совсем не портило каменный портрет. Напротив, без глаз лицо казалось более тонким, более чувственным и спокойным, как будто каменная девушка смотрела вдаль и одновременно — внутрь себя.

Вадим задумался о том, что именно пытался сказать своим творением художник. Была ли это память о конкретном человеке, встретившем такую страшную смерть, или художественная аллегория, собирательный образ, странный плод творческой фантазии художника? Он не знал, да и не хотел знать ответа на этот вопрос. Может быть, это просто темная богиня искушения, порока и ночи, пришедшая из далеких, еще добиблейских времен?