Красная комната

Фальк быстрым шагом направился к городу, но еще долго слышал у себя за спиной взрывы смеха и восторженные возгласы Леви: «Это божественно, это колоссально!» – и крики Борга: «Предатель, предатель».

Глава 20 На алтаре

Был октябрьский вечер, и долговязые часы в погребке города N только что пробили семь часов, когда в дверь ввалился директор городского театра. Директор сиял, как сияет жаба, которой удалось хорошо поесть, он весь излучал довольство, но его лицевые мускулы не привыкли к выражению подобных эмоций и поэтому морщили кожу беспокойными складками, отчего его уродливое лицо делалось еще более уродливым. Он благосклонно поздоровался с маленьким сухопарым хозяином погребка, который стоял за стойкой и пересчитывал гостей.

– Wie steht’s?[34] – прокричал директор театра, который, как мы помним, уже давным-давно разучился говорить.

– Schön Dank![35] – ответил хозяин погребка.

Поскольку на этом их познания в области немецкого языка оказались исчерпаны, они перешли на шведский.

– Ну, что скажешь об этом парне, о Густаве? Разве не великолепно он сыграл дона Диего? А? Кажется, я умею делать актеров?

– Да, верно. Он просто молодец. Но, как вы сами говорили, талантливого артиста легче сделать из человека, еще не испорченного всеми этими дурацкими книжками…

– Книги – зло! Уж мне-то это известно лучше, чем кому бы то ни было! Кстати, ты знаешь, о чем пишут в книгах? А я знаю, да! Вот увидите, как молодой Реньельм сыграет Горацио, чем это кончится. А кончится все великолепно! Я обещал ему эту роль, потому что он, как нищий, выпрашивал ее, но я наотрез отказался ему помогать, потому что не хочу отвечать за его провал. И объяснил, что даю ему эту роль только для того, чтобы показать, как трудно играть на сцене тому, кого природа обделила талантом. О, я раздавлю его как букашку и надолго отобью охоту выклянчивать у меня роли. Вот увидишь! Но я пришел поговорить с тобой о другом. Послушай, у тебя есть свободные комнаты?

– Те две маленькие?

– Именно!

– Они всегда в вашем полном распоряжении.

– Превосходно, ужин на двоих! В восемь! Гостей обслуживаешь ты сам!

Последние фразы директор произносил уже тихо, а хозяин поклонился в знак того, что все понимает.

В это время появился Фаландер. Не здороваясь с директором, он прошел через зал и сел на свое обычное место. Директор тотчас же поднялся и, проходя мимо стойки, таинственно сказал: «Итак, в восемь» – и вышел из погребка.

Между тем хозяин поставил перед Фаландером бутылку абсента и все, что к нему полагалось. Поскольку по лицу гостя не было видно, чтобы он хотел начать разговор, хозяин взял салфетку и стал вытирать стол; когда и это не помогло, он наполнил спичечницу и заметил:

– Сегодня вечером будет ужин… в маленьких комнатах! Гм!

– О ком и о чем вы?

– Полагаю, о том, кто только что ушел.

– Вот оно что. Это странно, ведь он так скуп. Ужин, вероятно, на одну персону?

– Нет, на две! – ответил хозяин, заморгав глазами. – В маленьких комнатах! Гм!

Фаландер навострил было уши, но тут же решил прекратить разговор, устыдившись, что слушает всякие сплетни; однако хозяин погребка решил по-другому.

– Кто бы это мог быть? Его жена нездорова и…

– Какое нам дело до того, с кем это чудовище собирается ужинать. У вас есть какая-нибудь вечерняя газета?

Хозяину не пришлось отвечать Фаландеру, потому что в зал вошел Реньельм, сияя, как может сиять только юноша, перед которым забрезжил рассвет.

– Сегодня обойдемся без абсента, и разреши мне считать тебя своим гостем. Я так счастлив, что хочется плакать.

– Что случилось? – спросил Фаландер с тревогой в голосе. – Неужели ты получил роль?

– Да, пессимист ты этакий, я буду играть Горацио…

Фаландер нахмурился.

– А она – Офелию, – заметил он.

– Откуда ты знаешь?

– Догадался.

– Все твои догадки! Впрочем, не так-то уж трудно и догадаться. Разве она не заслуживает этой роли? Найдется ли во всем театре хоть одна актриса лучше ее?

– Согласен, не найдется. Ну, а тебе самому нравится Горацио?

– О, он прекрасен!

– Да, удивительно, что люди могут думать так по-разному.

– А что думаешь ты?

– Думаю, он самый большой негодяй из всех царедворцев; на все вопросы он отвечает: «Да, мой принц; да, мой добрый принц». Если он друг Гамлета, то хотя бы несколько раз должен был бы сказать «нет», а не вести себя так же, как остальные льстецы.

– Ты хочешь опять все разрушить?

– Да, я хочу все разрушить! Как ты можешь стремиться к чему-то возвышенному и непреходящему, считая в то же время великим и прекрасным все самое ничтожное из созданного людьми; если ты во всем видишь совершенство и красоту, то как можешь ты желать истинного совершенства? Поверь, пессимизм – это подлинный идеализм, и, если это может успокоить твою совесть, пессимизм ни в чем не противоречит христианскому учению, ибо христианство говорит о бренности мира, избавление от которого приносит смерть.

– Почему ты лишаешь меня веры в то, что мир прекрасен, почему мне не дано испытывать чувство благодарности к тому, кто посылает нам все хорошее, и радоваться тем дарам, которые предлагает нам жизнь?