Красная королева

«Не нужен тебе никакой торт. Именно из-за торта ты вляпалась в неприятности с Кроликом. Тогда ты была слишком мала, но теперь-то ты поумнела?»

– Из того, что тут что-то есть и ты это что-то хочешь, вовсе не следует, будто ты должна это взять, – вслух сказала Алиса. Но голос ее прозвучал отнюдь не так громко и уверенно, как ей хотелось бы.

Она глотнула тепловатой, отдающей затхлостью воды из маленького бурдюка, который извлекла из своего мешка. От этого в горле отчего-то пересохло больше прежнего, но Алиса решительно отвернулась от выставленных на столе яств.

Она обошла хижину, задувая свечи, осторожно, стараясь ни к чему не прикасаться, чтобы не создать даже мимолетного впечатления, что она намерена воспользоваться тут хоть чем-то, кроме дров для огня.

«А утром я соберу хворост, чтобы возместить убыток. И дело в шляпе».

Она была совершенно уверена, что все это – дело рук Королевы. А еще была уверена в том, что эта Королева получает удовольствие от жестокости. И нет ничего хорошего в том, чтобы позволять такой особе поступать с ней так, как ей вздумается.

Подумав немного о том, какой интерес может быть у Королевы к ней лично, Алиса решила, что сама она тут совсем ни при чем. Белая Королева просто следила за лесом. Алиса и Тесак вошли в него, выйдя невредимыми из деревни-ловушки. Вот Королева и заинтересовалась ими.

(И гоблин тоже.)

Нет, Алиса не собиралась думать о гоблине. Он пугал ее – почему, она и сама не знала. Она постелила себе перед очагом, сунула мешок под голову и поплотнее завернулась в одеяло.

Алиса ни капельки не устала, ведь она так хорошо выспалась на ладони Судака. Но она лежала и смотрела на пляшущие на потолке тени, чтобы не слоняться по комнате и ненароком не сделать чего-нибудь неправильного – не съесть, например, то, что стоит на столе.

Теперь, когда рядом – для разнообразия – не было ни великанов, ни гоблинов, ни непосредственной опасности, Алиса осознала кое-что поразительное. Она оказалась одна – по-настоящему, абсолютно одна – впервые за десять лет. Хотя вполне возможно, что и впервые за всю свою жизнь. Она не могла припомнить ни единого эпизода из детства, когда возле нее не было бы хоть одного человека – гувернантки, служанки, родителей, сестры, Дор…

(Кролика, Моржа, Гусеницы, Чеширского.)

(Гоблина в чаще.)

(Тесака.)

Комок подступил к горлу, и Алиса решительно повернулась на бок. Нет, она не станет плакать только потому, что Тесак ушел. Она уже не маленькая девочка…

(…маленькая девочка, заблудившаяся в лесу…)

…и просто должна найти его, и совсем ни к чему плакать об этом, совсем ни к чему плакать…

(Тесак всегда был со мной. Всегда…)

…потому что он убежал и бросил ее одну в чаще.

Слезы потекли по щекам, по носу, и Алиса не вытирала их, ведь если бы она это сделала, пришлось бы признать, что она все-таки плачет.

Она не будет думать ни о слезах, ни о Тесаке, ни о шорохах и поскрипываниях снаружи хижины. Не будет думать о том, что звук этот похож на шелест ползущих по крыше ветвей деревьев, которые наклонились и подбираются ближе, чтобы разбить стекла в окнах или забраться под свист ветра в щель под дверью.

Завтра она найдет Тесака, и неважно, что там говорил Судак о том, что знает этот лес вдоль и поперек, но не почуял следов возлюбленного Алисы.

(Да, возлюбленного, но это мой секрет.)

Она найдет Тесака. Найдет, и точка. А потом они продолжат путь на Восток, в пустыню, чтобы закончить начатое – найти Дженни. Но между ними и Дженни стоит гора, а на вершине горы – Королева, и Королева не позволит, не захочет позволить им пройти, не заплатив. Алиса знала, что это так, поскольку еще не встречала волшебника, который не требовал бы с каждого встречного крови, золота или власти в обмен на их жизни.

«Разбираться с неприятностями нужно по мере их поступления», – подумала она, разглядывая в огне очертания ершистого цветка, точно такого же, какой приметила в подлеске. Цветок превратился в звезду – сперва в одну, потом в две. Лучи звезды обернулись зубами, зубы – разинутой медвежьей пастью; затем пасть стала когтистой лапой, метнувшейся к ее лицу. Алиса чувствовала странную отстраненность от всего происходящего. Ну, выцарапают сейчас эти когти ей глаза. Ничего. Это не больно.

– Алиса?

Она тяжело приподнялась. Глаза отказывались открываться.

(А может, их уже и не было вовсе, их же забрал медведь.)

Ей показалось, что кто-то ее зовет.

– Алиса?

Тоненький голосок и тихий скрежет, точно кто-то царапает ногтями по стеклу.

– Алиса? Мне страшно.

Алиса протерла слипшиеся глаза. В хижине было темно, огонь в очаге угас, лишь несколько желтовато-серых угольков еще тлели. А еще было холодно, очень холодно, холоднее льда и снега, холоднее зимы, которой Алиса не видела никогда, кроме как в своих снах.