Красная королева

Она натянула одеяло на плечи и уставилась во мрак, вглядываясь в подернувшееся изморозью окно, пытаясь различить чей-нибудь силуэт снаружи и одновременно боясь кого-то увидеть. От того, кто стоит под твоим окном глубокой ночью, добра не жди.

Опять этот голос, голос маленькой девочки, маленькой и испуганной. На этот раз он прозвучал из-под двери.

– Алиса? Впусти меня, тут так холодно.

Дыхание застывало в воздухе, темным облаком паря в наполненной тенями комнате, ресницы Алисы поросли инеем.

– Алиса! – настойчиво звала девочка, убеждая Алису подойти к двери и впустить ее.

Алиса вскочила, толком не осознавая, что делает, неуверенно шагнула к двери, потянулась к дверной ручке. Разум ее витал где-то во сне. Она уже почти дошла, когда полуразвязанные шнурки ее башмаков словно бы потянулись друг к другу, переплелись, шмыгнули под подошвы – и Алиса упала, больно стукнувшись лбом об идеально гладкие доски пола. Она подняла голову, чувствуя, как растет на лбу уродливая шишка, но уже зная, что ни за что теперь не откроет дверь, и не важно, кто зовет ее снаружи.

– АЛИСА! – Девочка уже кричала и яростно царапала дверь, и голос ее был отчаянным, и звучал точь-в-точь как голос Дор.

Как голос Дор, когда она была маленькой. Замечательная, чудесная Дор, которая, став взрослой, продала свою лучшую подругу чудовищу. И, конечно же, за дверью не могла стоять Дор, потому что больше не было малышек в передничках по имени Дор и Алиса, прыгающих через скакалочку, поющих и гуляющих за ручку. Они выросли. А Дор умерла. Тесак отрубил ей голову, а Алиса смотрела, как отрубленная голова катится по полу, и ничего не чувствовала.

И вот теперь этот шум у двери, скрежет, царапанье, крик, вся эта чушь, предназначенная для того, чтобы выманить Алису из хижины, где она была в безопасности, в ночь, где ее схватят, или прирежут, или превратят во что-то кошмарное на радость Белой Королеве.

– Придумали бы что-то получше, – пробормотала Алиса и отвернулась от двери.

Царапанье прекратилось.

И деревья больше не скрипели, и не свистел ветер под дверью. Хижину укрыл покров тишины – ужасающей, полнейшей тишины. Все в этих чащобах повиновалось Королеве. Все склонялось перед ее волей. Теперь Алиса поняла, что ловушкой была не деревня, а весь лес. Оказавшись на землях Королевы, никто не найдет выхода, кроме как с разрешения самой госпожи.

И все же Алиса не чувствовала страха – только ждала. Ей хотелось увидеть, что сделает Королева дальше.

– Алиса?

Другой голос. Любимый голос. Голос Тесака.

В дверь забарабанили кулаки:

– Алиса, я знаю, ты там. Впусти меня.

Как будто рука Королевы пробила грудь Алисы и стиснула ее сердце, все крепче и крепче сжимая ледяной белый кулак.

Это не может быть Тесак. Как бы он нашел ее? Как бы узнал, что она в этих четырех зачарованных стенах? Она не сама пришла сюда, ее сюда принесли. Он не смог бы пойти по ее следам, а если бы Тесак увидел, что ее тащит великан, он, конечно же, что-нибудь с этим сделал бы.

Нет, это не Тесак. Она уверена, что это не Тесак. Это всего лишь очередная уловка.

В лесу завыл волк. Потом еще один.

– Алиса? Ну хватит. Впусти меня, – настаивал Тесак-не-Тесак. – Там волки.

– Тесак не боится волков, – сказала Алиса тоненьким-тоненьким голосом, тоненьким, как у Дор, как у маленькой девочки в передничке, прячущейся от чудища под кроватью. – Тесак ничего не боится.

Она сказала так, потому что это была правда и потому что ей нужно было в это верить. Потому что иначе получится, будто она стоит по одну сторону двери, а единственный в мире человек, который заботился о ней, стоит по другую, и к нему все ближе и ближе подбираются воющие, рычащие волки.

– Алиса, открой дверь. Они идут! – Теперь в голосе Тесака-не-Тесака звучал испуг, и тогда-то Алиса и уверилась, абсолютно уверилась в том, что это не он – в голосе настоящего Тесака она ни разу не слышала страха.

(«Но ведь он мог испугаться, если там действительно волки. Волки, которые могут его съесть».)

– Это не он, – пробормотала Алиса. – Не он!

Волчий вой приближался, а Тесак-не-Тесак продолжал колотить в дверь. Он пинал ее, и стучал кулаками, и кричал, и кричал, а потом завопил, надрываясь, и все повторял и повторял имя Алисы, пока волки рвали плоть с его костей, пока клыки хищников раздирали его в клочья.

Алиса заткнула уши, присела на корточки, скорчилась, натянула на голову одеяло; она раскачивалась взад и вперед, неустанно шепча:

– Это не он, это не он, это не он.

Волки снаружи рычали и повизгивали, рвали и жрали, а Алиса прижимала ладони к ушам и не слышала, не слышала, не слышала их.

Долгое время спустя шум вроде затих, но она не желала смотреть; не желала слушать; не желала знать. Она просидела под одеялом всю ночь и надеялась, что трусость тут ни при чем.

Когда первые лучи солнца пробились сквозь тонкую ткань, Алиса стянула с головы одеяло. Мешок по-прежнему лежал у очага, на нем еще оставалась вмятина от ее головы. Еда на блюдах больше не источала соблазнительных ароматов. На глазах Алисы одна из крышек вроде как шевельнулась, как будто под ней пряталось что-то живое.