Красная королева

Торрес настороженно хмурится. Последняя его фраза была ошибкой. Без сомнения, он польстил самолюбию Ортиса, однако при этом он уравнял оба решения. Основываясь не на моральном аспекте (Бог свидетель, что Ортис никогда не руководствуется такими простыми вещами), а на трудности принятия. Но эти два решения не могут быть одинаково тяжелыми.

Нужно чуть-чуть подправить высказанную мысль.

– Невеликий человек идет по самому простому пути. Но ты свой уже выбрал. И как всегда – твой путь наиболее трудный.

Вот теперь все, как надо. Легкий оттенок лести с послевкусием величия, думает Торрес. И делает еще глоток.

И правда, королевский виски.

Рамон Ортис вновь блокирует телефон. Нет, такой человек, как он, не станет поступать как все. Какой-нибудь запуганный старик и может себе позволить поддаться угрозе и разрушить дело всей своей жизни. Но такой человек, как он, должен принимать решения, перед которыми другие бледнеют, дрожат и отступают. Такой человек, как он, способен справиться с болью, которой чреват его выбор, столь устрашающий других.

Либо любовь, либо ответственность.

– Это очень трудно, Хесус, – говорит он.

– Мало кто способен сделать правильный выбор, – отвечает Торрес.

Хорошо, что в этот сложный момент кто-то может дать мне мудрый совет, думает миллиардер.

11 Имейл

Крышка люка находится на пересечении улиц Эрмосилья и Генерала Пардиньяса. Ничего особенного. Обычный железный круг, на который ежедневно наступают сотни пешеходов.

Антония оглядывается по сторонам, но никого не видит. Уже почти час ночи, и к тому же в этом районе нет ни баров, ни туристов.

По дороге к месту встречи с Лаурой Труэбой Антония зашла в магазин, где торгуют всякой мелочевкой, и потратила семь из оставшихся ей девяти евро на лом. И теперь она пытается с помощью лома подцепить крышку люка. Поначалу крышка не поддается (вот бы сейчас здесь был Джон), однако после нескольких попыток ей все же удается подсунуть кончик лома под край крышки. Теперь уже дело пойдет быстрее. Крышка открывается, и Антония с большим трудом и немыслимым грохотом отодвигает ее в сторону.

Лестница.

Остается меньше пяти часов.

Надеюсь, я не ошиблась.

Она садится на край люка, включает телефон (уже неважно, что они вычислят ее местоположение: они все равно не смогут пойти за ней туда, куда она сейчас отправится) и записывает видеосообщение для бабушки Скотт.

– Привет, бабушка. Я собираюсь поступить по совести – как ты меня всегда учила. Если у меня ничего не получится, я просто хочу, чтобы ты знала, что…

На пару секунд она замолкает. Ей очень непросто сказать эти три слова.

– …что я тебя люблю. И если взглянуть на все это с другой стороны, – продолжает она с дрожащей улыбкой, – то окажется, что в итоге я была права. В свои девяноста три года ты еще всех нас похоронишь.

Она отправляет сообщение на бабушкин имейл и затем делает последний звонок.

Ей не нужно задавать этот вопрос, но она все равно его задает.

А Джон Гутьеррес дает ей единственно возможный ответ.

Антония выключает телефон и в последний раз окидывает взглядом тихую безлюдную улицу. Надвигается гроза, и в воздухе чувствуется напряжение. Свет в домах выключен. По ту сторону окон спят обычные люди, уставшие от своих обычных повседневных дел и даже не подозревающие о существовании монстров, что обитают у них под ногами.

Антония улыбается и начинает свой спуск навстречу темноте.

Это отнюдь не счастливая улыбка.

12 Дилемма

– Я возведен на воде, а стены мои из огня, – говорит в полный голос Антония, пытаясь воспрянуть духом.

При слове Мадрид Антония представляет не площадь Пуэрта-дель-Соль, не музей Прадо и не Ворота Алькала. Нет, в ее сознании сразу же возникает настенная фреска на площади Пуэрта-Серрада.

Когда Антония приехала в Мадрид учиться, она отказалась селиться в квартиру, предоставляемую посольством Соединенного Королевства. Она хотела жить как можно дальше от сферы влияния отца и потому сняла маленькую студию на улице Кава Баха. То были совсем другие времена.

Каждый вечер, возвращаясь из университета, она пила кофе в баре на площади. Если была хорошая погода, она открывала свои конспекты и усаживалась на террасе, прямо напротив настенного рисунка Альберто Корасона[60]. Разглядывала изображенный на сиреневом фоне кремень, погруженный в воду и ударяющий по камню, от которого разлетаются искры. А над рисунком надпись.

– Я вырос на воде, а стены мои из огня, – повторяет Антония.

На этот раз тише. Здесь, внизу, звуки слышатся по-другому.