К ним подходит официантка с ручкой и блокнотом и спрашивает
– Нет, спасибо, – отвечает он, глядя на официантку, которая уже вовсе не Карла Ортис, а полная женщина лет пятидесяти.
Видимо, она что-то чувствует в его взгляде и решает не настаивать. Вместо этого пару раз щелкает ручкой и говорит:
– Конечно, не торопитесь, как вам будет угодно.
В этом безутешном и удушливом мире даже такая маленькая любезность со стороны женщины – глоток свежего воздуха для Джона. В благодарность он даже оставляет ей десять евро чаевых. И теперь у официантки денег больше, чем у него самого.
Этот подаренный вселенной глоток кислорода позволяет Джону набраться сил, чтобы рассказать про мерзавца Лехаррету.
– Скотт, я должен кое-что… – начинает он.
Антония жестом прерывает его. И лезет в карман за телефоном. Кто-то звонит.
– Надеюсь, хорошие новости.
Ее выражение лица меняется, когда она слушает, что ей рассказывает Агуадо. Не то чтобы оно становится радостным, но, по крайней мере, во взгляде Антонии появляется проблеск надежды.
Она передает услышанное Джону.
– Пойду за машиной, – говорит он.
– Не надо. Мы в десяти минутах ходьбы.
26
Вестерн
На углу блестит неоновая вывеска. Слово ТАТУ, написанное огромными оранжевыми буквами. Ледибаг решила не закрывать салон, раз уж сеньора, отправившая письмо, доктор какая-то, попросила дождаться ее коллег из полиции. А в этот час в салон заваливаются в основном лишь ТПТ и просят иероглифы. Вот, например, сейчас перед ней лежит дряблый белокурый голландец за сорок – он заказал вытатуировать ему слово
Ледибаг выглядывает из-за ширмы.
– Присаживайтесь, – говорит она им, указывая иголкой на стулья. – Я почти закончила.
Вскоре из-за ширмы появляется голландец, воняющий антисептиком, а за ним и Ледибаг. На ней черные джинсы и топ – в готическом стиле. У голландца красная шея, а под ухом красуются два свеженьких иероглифа. Девушка достает из-под прилавка пластырь (татуировка очень маленькая, незачем тратить целую повязку) и наклеивает его голландцу на покрасневший участок кожи.
– А почему
Голландец вопросительно смотрит на Ледибаг.
– Что она сказала? – спрашивает он по-английски.
– Она сказала, что вы очень сильный, – отвечает девушка, универсальным жестом показывая бицепс.
– Ха-ха. Клешч, сильный, – с довольным видом повторяет голландец. Он достает пятьдесят евро за татуировку и оставляет пять евро чаевых.
Расплатившись, он уходит. Как только затихает звон дверного колокольчика, Ледибаг поворачивается к Антонии.
– Вы мне чуть бизнес не порушили.
Антония в ответ улыбается – впервые за день. А глядя на нее, улыбается и Джон.
– Надеюсь, в ближайшие дни он не пойдет в китайский ресторан, – говорит Антония, показывая на дверь, через которую только что вышел голландец.
– Из-за этого не стоит беспокоиться. Китайцам нравится видеть
Она переворачивает табличку на двери (теперь надпись ОТКРЫТО повернута внутрь, как бы странно это не выглядело) и закрывает дверь на защелку.
– Ты и по-китайски говоришь? – шепчет Джон.
– Скорее, читаю, чем говорю, – скромно отвечает Антония.
Ледибаг вновь поворачивается к ним.
– Вы очень быстро пришли.
– Мы были совсем рядом, – говорит Джон. – Вы сказали нашей коллеге, что у вас есть информация относительно интересующей нас татуировки, это так?
– Так. Подождите секунду.
Она отправляется в подсобку за занавеску из бусин и возвращается с толстой черной папкой на кольцах. На корешке наклеен кусок желтого скотча с цифрами: 1997–1998.
Ледибаг кладет папку на стол и открывает. Внутри оказываются прозрачные файлы с фотографиями Polaroid в тонких картонных рамках.
– Где-то здесь, – говорит она, листая с конца.
Отлистав примерно три четверти, она переворачивает папку. На странице только одна фотография.
Четыре правые руки, озаренные фотовспышкой. Лица моделей расплываются в полумраке. На всех четырех руках одинаковые татуировки. Руки сильные, жилистые, а вокруг татуировок – багровая кожа с кровяными точками.