Красная лента

— Почему на этот раз нет ленты? — спросил Рос.

Миллер закрыл глаза и покачал головой.

— Я не знаю, Эл. Боже, я ничего не знаю!

— Надо найти этого типа, — сказал Рос. — Надо найти парня с фотографий, который приходил сюда поговорить с Дэррилом.

— И еще надо поговорить с Франсес Грей и нарыть информацию на Майкла Маккалоу.

Внезапно Миллеру захотелось протянуть руку и коснуться Наташи Джойс в знак сочувствия, в знак того, что ему очень жаль, что так произошло. Он чувствовал себя виновным в том, что случилось. И хотя он знал наверняка, что это не так, что Наташа вляпалась в эту историю сама и поэтому была теперь мертва, он все равно чувствовал свою вину. Это было личное. Как-то стало личным. Кто-то наблюдал за ним. Кто-то видел, как он посещал Наташу, видел, как он разговаривает с ней, задает вопросы, и теперь она умерла.

— Ты в порядке? — спросил Рос.

— Насколько это возможно, — ответил Миллер.

— Так что ты думаешь?

— Поступим так, как ты сказал. Мы найдем парня со снимков. Поговорим с Франсес Грей. Разыщем Майкла Маккалоу. Этим и займемся.

Внизу послышался шум, приехали судмедэксперты. Миллер покачал головой, словно желая разогнать тени, снова посмотрел на Наташу Джойс и направился к двери.

Со времени смерти Кэтрин Шеридан минуло три дня. Между первым и вторым убийством разрыв составлял четыре месяца, между вторым и третьим прошел месяц и три дня, между третьим и четвертым случаем был промежуток всего в десять недель, а теперь и того меньше — семьдесят два часа. Кэтрин Шеридан. Наташа Джойс. И связующим звеном между ними, каким бы слабым оно ни казалось, был Дэррил Кинг, героиновый наркоман-информатор, убитый во время облавы пять лет назад.

Миллер знал, что все это связано. Связь была слабая, почти незримая, но он знал, что она есть.

* * *

Каток закрыт для посещений. Через несколько дней после окончания занятий я покидаю колледж Маунт-Вернон и направляюсь на каток в Брентвуд-парк. По вечерам в понедельник и вторник, а иногда и в субботу, здесь занимается Сара. Она готовится к общенациональному чемпионату по фигурному катанию, который должен состояться в январе следующего года. Ей двадцать два года. Я знаю, где она живет, знаю, как зовут ее родителей, в какие школы она ходила. Я знаю столько, сколько можно узнать.

Я наблюдаю за тем, как она скользит по льду, как тренируется с полной отдачей, как оттачивает каждое движение. Я знаю, что она видит меня, хоть и делает вид, что никого не замечает, и представляю, что она катается для меня одного.

Она выбрала песню Эдит Пиаф «C’est l’Amour».[10]Когда голос певицы под аккомпанемент фортепиано начинает литься из динамиков у нас над головой, Сара припадает ко льду, словно растворяясь в нем, а потом раскрывается, будто цветок, растущий из ниоткуда.

К фортепиано присоединяются струнные инструменты, а Пиаф поет:

Это любовь, что заставляет любить,
Это любовь, что заставляет мечтать.
Это любовь, которая хочет, чтобы любили,
Это любовь, что заставляет плакать…

Полуметровый поворот, пируэт на носке, полупируэт, сальхов, а потом Сара выполняет бильман, вращаясь на одной ноге.

Каждый раз, когда она устремляется к краю катка, у меня замирает сердце.

Второй куплет, стаккато, нежный звук струнных инструментов почти в пиццикато.

Но все те, кто считают, что любят друг друга,
Все те, кто притворяются любящими,
Да, все те, кто считают, что они любят друг друга,
Не смогут никогда плакать…