Красная лисица

Ничего особенного не происходило, автомобиль ехал ровно, не меняя скорости, это давало возможность Джеффри обдумать свое положение. Он был вроде посылки, которую двое мужчин перевозят куда–то на далекое расстояние Они не проявляют к нему никакого интереса, даже не прикасаются, и думают только о том, что груз должен быть доставлен вовремя. В «Дейли ньюс», «Дейли Америкен» и итальянских газетах, которые Харрисон просматривал, сидя в офисе, он много раз читал о похищениях — этом виде преступлений, которые буквально обрушились на Италию. В баре «Олджи», мини-Америке и мини-Среднем Западе, где подавали коктейли «Том Коллинз» и «Бурбон», всегда обсуждали эту итальянскую проблему. Он тоже участвовал в этих разговорах. Речь шла о плохой работе полиции, о диких нравах этой страны, а что еще можно ожидать, если она находится на полпути к Ближнему Востоку? Здесь ведь как раз проходит дорога на Дамаск? Разве это не безумие, — говорили посетители бара — иностранцы, — что человек может быть украден прямо с улицы, а потом надо отдать миллионы долларов — а в лирах нулей в этой цифре гораздо больше, — чтобы он мог вернуться домой, к жене и детям? Когда наконец власти покончат с этим? Где–нибудь в Лос-Анджелесе или Лондоне этого, конечно же, случиться не может... ни в Бирмингеме, ни в Бостоне... Там, в баре, облокотившись на стойку, всегда сидел один посетитель из местных. Лицо его выражало значительность. Понизив голос, чтобы его не услышали сидевшие неподалеку итальянцы, он наклонялся к столику Джеффри и шептал: «Я не удивлюсь, если окажется, что старый Мюссо управляет округой. Им здесь что–то надо, наверно, какого–нибудь осла, чтобы сцапать, и кто–то уже подсовывает им товар. Не обязательно Мюссо, он все–таки идиот, а кто–нибудь покрепче». Это были обыкновенные разговоры, с большим количеством выпивки, и потому никто из них не обратил внимания на эти слова. Харрисон подумал, что сидевшие рядом с ним и его самого–то не помнят. Они называли его «молодой Харрисон», «молодой человек», он не очень встревал в их разговоры, сидел всегда с краю, вместе с женой, у которой были ярко накрашены губы. Просто дружеское застолье.

Вероятно, ты счастливчик, Джеффри, счастливчик, потому что не сопротивлялся. Ты подрыгался немножко, но совсем чуть-чуть. Ровно столько, сколько необходимо для самоуважения. Он вспомнил газетный снимок человека из Милана, который боролся, сопротивлялся. Каменное мертвое лицо в гробу, рядом жена в черном платье и дети, державшиеся за ее руку. Ты, по крайней мере, жив, черт возьми! Эти люди не стали бы раздумывать, они не имеют представления ни о каком кодексе чести. Просто грубые, неотесанные подонки! Он вспомнил сюжеты из теленовостей, они представились ему в черно-белом изображении, как он видел их, сидя у себя в гостиной. Тело маленькой Кристины, восемнадцати лет, вытащенное из мусорного бака, за которую заплатили выкуп. Он вспомнил снимки на первых страницах газет короля ипподрома, связанного, как цыпленок, с капюшоном на голове, совсем как у него сейчас, правда, у него нет куска цемента, привязанного к шее, чтобы утопить в озере недалеко от городка Комо. Он вспомнил мальчика из калабрийской деревни с отрезанным ухом — хотели заставить его отца быть посговорчивее.

Грязные ублюдки!

Это делали не глупые сосунки из бара, приходившие туда отдохнуть, после того, как загонят свои шары в лузы. Это была их утренняя разминка, просто чтобы порезвиться. Какая–то глупая местная игра. Видели бы они себя стороны — разгоряченные дурацкие лица, со съехавшими на лоб шапочками! Они бы, наверно, брызгали слюной от охватывавшего их после игры возбуждения, но приходилось придерживаться неких правил приличия. Они хохотали еще громче от сознания того, что на них обращают внимание. Джеффри вспомнил случай с семьей Телегьорнале. Что же происходит с итальянцами? Эти люди, бегущие по тротуару, как будто задернули в себе все занавески и захлопнули все окна. Они не желали взглянуть на людское горе, будто оно могло перекинуться и на них. Лица ребенка и матери в дверном проеме, искавшие поддержки и сочувствия и не находившие ничего; скромная машина священника, въехавшая на обочину тротуара и распугавшая толпу фоторепортеров. Джеффри видел их снимки, читал сообщения в хронике на другой день после случившегося, потом наступало молчание, вплоть до самой развязки. Новость устаревала через двадцать четыре часа.

Моли Бога, чтобы там не оказался какой–нибудь напыщенный дурак!

Что ты имеешь в виду?

А то, что какой–нибудь болван, плотно позавтракав, захочет обсудить принципиальную сторону вопроса.

Что, что конкретно?

Эта обезьяна может сказать, что платить выкуп — неправильно, что ты должен выстоять, что если уступить сейчас, то что делать в следующий раз?!

Но они же не могут сказать так, неужели это возможно?

Да, Джеффри, это не они же сейчас здесь парятся. Они в своих апартаментах, а не в наручниках. Они могут побриться, а не получить кулаком по роже. Большинство из этих старперов знают об этой трахнутой стране только то, что видят в балансе.