Красная лошадь на зеленых холмах

«С Новым годом, дорогой Алмаз! Вот так жизнь устроена — спишь и вдруг: труба! Или только на курок нажал, а — отбой. Нервы горят, как проволока при КЗ. (Он что, уже тогда предчувствовал свою гибель?!) Век такой. Я учусь, Алмаз. Что делать, учиться тоже надо… (Дальше — про отца.) А я, Алмаз, тоскую по нашему Кавазу, по РИЗу, по его синим и красным закоулкам, где такие девушки работают — малинник, а не РИЗ! (Куда красивее наших студенток.) Хотел бы снова туда, но не бригадиром — муторная должность… Хотя можно и бригадиром. Должен кто-то и этот гуж тянуть?! Ты их не обижай, они нежные. Наверное, уже половина разбежались? Замуж, конечно, выходят? Ты не видишь ли, случайно, Женю? Привет от меня… перестала писать… но очень хорошая девушка… Эх, брат, сколько там чудных людей! Ни одного негодяя не помню. Все — «гс-дяи», все работают как лошади. Привет сердечный Наташе-большой, и Тане, и Азе, и Оле… и Нине (как она? Все в желтых сапожках?)… Пиши мне, Алмаз. Ты, наверное, еще выше вырос. Смотри, слишком высокий станешь — глупым станешь, кровь доходить доверху не будет. А чтобы доходила, придется на четвереньках бегать. Ага!.. Пишу на лекции. Студенты, брат, как дети… (Алмаз, моргая мокрыми глазами, рассматривал карикатуры: бегемоты в очках, мартышки с авторучками, какие-то змеи, звезды…) Ты после армии куда думаешь? А может, учиться?! Может, ко мне?.. У меня бы и жили. Две теперь пустые комнаты… Пиши. Жду. Твой друг Анатолий Белокуров, сержант-студент».

Какая нелепая смерть! Как не повезло!.. А что с его матерью? Перенесла ли она смерть сына? Надо ей написать. Немедленно написать.

А что он ей напишет? Что от стыда и позора сбежал с РИЗа? А когда Белокуров вернулся, боялся ему в глаза смотреть? Прятался по городу? Что любил Нину и все теперь кончено? Да, Белокуров погиб, но строки письма ничуть не изменились. И дома, которые строил бригадир, стены РИЗа, которые он отделывал, так же прекрасны, как и были. И вечно такими останутся. Хоть он и погиб. «А мне, мне-то что делать?..»

В воскресенье строители Каваза вышли на улицу. Играла музыка. Люди сажали деревья. С огородов пахло дымом горящей картофельной ботвы.

Алмаз, с правой рукой на перевязи, тоже приехал в Красные Корабли. Бригада Ахмедова работала на окраине, откуда когда-то ночами Шагидуллин уходил от Нины к себе в поселок, не дождавшись попутной. Он улыбался и смотрел в небо. Стрижи улетели, вдали, над темной, в пароходных дымах Камой, кружились утки и гуси. Алмаз держал в левой руке за тонкие стволы клены с комьями земли на корнях. В скверике мелькали красные косынки, рыжие кудри, черные кепки. Люди выкапывали из земли засохшие от зноя прошлогодние саженцы и опускали в яму смородину и тополя, лили воду из ведер, лили сверкающую воду из шлангов. Жгли мусор, синий дым полз по трамвайным путям. Трещали синицы, от прикосновения сорняки стреляли семенами, ветер нес одуванчики, воздух блестел от мелких чешуек — шел великий сев. Посреди проспекта высилась черная гора саженцев. Около этой горы и встретил Алмаз бригаду Наташи.

Он не сразу узнал девушек. Он отвык их видеть в одинаковых комбинезонах серо-синего цвета. Не то что на свадьбе, там у Алмаза глаза разбежались от золотых и зеленых шелков, розовой и белой синтетики.

Он кивал им с высоты своего роста:

— Здрасьте… здрасьте…

— Господи! — подбежала Наташа и спросила, осторожно гладя его спеленатую руку. — Ну как?

Алмаз покосился на гипс.

— Скоро гайки буду крутить.

Наташа быстро развязала марлевую перевязь, подтянула руку повыше. И улыбнулась прямо в лицо парню: