Красная лошадь на зеленых холмах

Две половины разорванной тучи, ворча, катились на север и юг, а между ними выступала такая сочная синева, почти зеленая синева, — все остановились, глядя вверх. Пахло цветочным сором, теплой землей, из которой растет хлеб. Синяя, радостная полоса ширилась и вдруг распахнулась на все небо! И красным колесом выскочило солнце, и загомонили птицы, и шли старые и молодые люди по земле, у старых были старые посохи, гладкие, у молодых — молодые, с острыми сучками, которые подчас царапали ноги старикам. Зеленая радуга повисла до земли, поцвела и погасла. Значит, не будет больше дождей, будет вёдро — работай, человек, и не беда, что вечером деревянные губы еле воду пьют, руки полотенце не держат. Утром проснешься — как в молоке искупался — снова сильный, цепкий.

Но как уснешь после такого дождя! Сладкая черемуха ночь заколдовала…

Алмаз среди ночи тихонько встал.

Он вышел, крадучись, из вагончика.

Светил месяц. В траве белел камень.

«Я люблю ее. Я ей все-все расскажу. Мы будем самые счастливые… а к утру я вернусь…»

Алмазу повезло — в город шел автобус.

Через час он стоял в кромешной тьме сеней и тихо стучался в дверь к Нине.

Но она опять ему не открыла. Наверное, обиделась, что Алмаз совсем ее забыл за работой. Или раскаивается, что их любовь слишком далеко зашла… «Но я люблю тебя, люблю!»

И он шел обратно пешком, тонкий, худой, — только кулаки тяжелые, и они мотались из стороны в сторону…

Он приблизился к вагончику — странно! — в окне горел свет. Парни не спали. Путятин передал Алмазу записку. Здесь была Нина! Вспыхнув от радости, он судорожно развернул листочек бумаги в клетку. На нем было написано: «Алмаз, погиб Толя».

Какой Толя? Белокуров?! Не может быть. Какой-то другой Толя? Шутка? Алмаз обернулся и посмотрел в пасмурные лица парней и понял: это правда. Он тихо сел боком на койку и заплакал. Вот почему здесь была Нина…

6

Горяев узнал о смерти бригадира ОС Белокурова в тот же вечер. Ему мимоходом, среди прочих дел, сказали об этом по телефону.

В открытое окно дул сладкий свежий ветер — только что отбушевала гроза. Небо светилось розовыми, лиловыми, зелеными кусками. Трудно было определить, где само небо, где горят тучи. Все двигалось и темнело.

Во двор ОМ, рыча и разбрызгивая грязь, въезжали машины: грузовые, автоскреперы, бульдозеры С-100. И показалось Горяеву, что все шоферы сумрачны, ходят горбясь от этого горя, хотя, конечно, вряд ли уже они успели узнать о случившемся. Беда произошла только что. Притом в другой организации, не в ОМ.

Энвер тяжело вздохнул, стал черкать на бумаге. Он вспомнил, кажется, этого Белокурова. У него раньше работал Шагидуллин. Они вместе прошлым летом искали сварщиков, поиздевавшихся над лошадью…

Видимо, тот самый Белокуров. Бригадир. Нелепая, судя по всему, смерть. Настолько нелепая, что обидно, больно за сильного и умного парня. Его убило током. Он переключал растворный насос — и то ли замкнул сеть, то ли за голые провода рукой взялся. Сегодня был дождь. Наверное, парень стоял на мокром. Иначе разве убьет человека? Там трехфазный ток, триста шестьдесят вольт. Сопротивление человека — килоом… Энвер привычно стал писать формулы. Отбросил карандаш. Какая ерунда! Теперь не поможешь.

Конечно, ОС — чужая организация. Каждый год что-то случается на громадной стройке. Но вина, как сейчас показалось Горяеву, лежала и на нем. УММ-2 (управление малой механизации — растворные насосы, транспортеры и пр.) раньше принадлежало ОМ. Потом Сафа Кирамов выпросил эту группу людей себе. В данном конкретном случае его просьба была разумной. Мотористов подчинили ритму строителей. И небогатую их технику ОС взяло на свой баланс. Но разве от этого Горяеву легче?! Как могли бывшие его люди оставить без присмотра рабочее место? Куда смотрели?

И сам-то Белокуров — почему он взялся за чужое дело?!

Горяеву надо бы поехать сейчас на РИЗ. Но через час совещание, он будет вручать переходящее знамя Совмина бригаде Ахмедова, показавшей в труднейших зимних условиях верх мастерства. Энвер с представителями центра уже вручал на днях Ахмеду это знамя, днем на стане, в обеденный перерыв. Горячий ветер рвал фуражки, тяжелое полотнище хлестнуло и вытянулось, лишь бежали судороги по красному бархату, как под кожей напряженной лошади. Но сегодня вечером он вручал знамя Ахмедову вторично, уже в торжественной обстановке. А кроме того, нужно объехать и обойти несколько стройплощадок, посидеть на телефоне…

И все-таки Энвер думал о гибели парня. Какая нелепая смерть! У него самого в прошлом году при разгрузке железнодорожных платформ разбился крановщик Серов. Тоже весной. Дул сильный ветер. То ли ветер уронил кран, что маловероятно, то ли под колесами вагона не было башмаков, и он поехал — поволок только что застропленную балку. Стрела пошла косо разворачиваться, кран стал крениться. Молодые ребята. У них все было впереди: жена, сирень на заборе, луна, дети, счастье.

«Эх, Белокуров, Белокуров!.. Наверное, Алмаз сейчас плачет. А может, еще и не знает?..»