Красная пара

С полудня тогда двинулась карета с фальшивым лакеем на козлах. Две дамы внутри, за ними бричка, гружёная всем, что могло пригодиться больному, а на ней цирюльник, также притворившийся лакеем, но так похожий на паныча, что его можно было заподозрить в аристократическом происхождении. Как в драме Шекспира, где часто в одной сцене кровь сходиться со смехом, так в жизни из самых трагичных положений возникают комичные сцены. Сталось, как можно было предвидеть. На рогатке Млот, притворяющийся разиней, сам пошёл с паспортами, говорил так плохо, что от него ничего узнать было невозможно, но цирюльника с великой тщательностью оглядели со всех сторон, имея в подозрении, что мог быть каким-нибудь тайным членом Народной Рады. Панна Эмма при виде Млота, который в наивысшей опасности играл свою роль чрезвычайно потешно, лопалась в карете от смеха. Этот смех, может, невольно был причиной, что их всех отпустили, не подозревая, что в багаже таких весёлых особ могла быть какая-нибудь политическая контрабанда.

Но выбраться за рогатки было ещё одной из наименьших вещей, вся страна уже была в руках военных властей, по дороге задерживали всех проезжающих, а русские офицеры не всегда давали доказательства, не скажу уже цивилизации, но даже человеческого чувства при встрече с путниками. Чем менее догадливые, чем хуже знающие страну, тем причудливей ко всем цеплялись, часто пропуская тех, что опасались быть задержанными, и нападая на самых невинных. В течении первого дня путешествия, Млот, который вёз при себе достаточное количество бумаг, чтобы за них шесть раз быть повешенным, ни на минуту не утратил хорошего настроения, а встречаемых русских зацеплял с такой глупой наивностью, что один офицер на ночлеге заметил тем дамам, что с таким нерассудительным человеком опасно было выбираться в дорогу. Тысячи мелких комичных сцен оживляли это грустное путешествие, а чем больше приближались к цели, тем более Ядвига была неспокойной и грустной. Уже даже неисчерпаемая весёлость Млота оживить её не могла. Сама же дорога через край, который уже носил на себе следы варварского господства русских, не была весёлой. Сожжённые хаты, раненые люди, гонимые узники, могилы, следы насилия, убийства и поджоги хватали за сердце. Когда Ядвига и Эмма с ужасом обращали глаза, Млот шептал им:

– Водой с молоком родины выкупить нельзя, это напрасно. Тот отвратительный ультрамонтан, которого вы иногда защищаете, de Maistre, сказал, однако, правдивую вещь, говоря о мистическом значении и цене человеческой крови: ничего великого на свете без её пролития не случилось, каждая великая эпоха течёт пурпурным ручьём, люди падают, но на могилах их, содержащаяся в груди, вырастает и распространяется идея. Грустная вещь – эти жестокости, которые допускает Россия, виселицы, которые ставит, могилы, которые насыпает, но я предпочитаю её дикой и зверской, чем в глянцевых перчатках, в лакированных ботиночках, говорящая в салоне по-французски. Та дикая Москва, это Москва такая настоящая, какой она есть без маски, без фальши, как её Бог сотворил, как её века переделать не могли; когда тем временем москвичизна, подлизывающаяся Европе, напоминающая лакея, который в панском фраке вкрался в салон и подражает своему пану, это та Москва, которая обманывает собой Прюдомов, Гигардинов, Ла Рокелякелинов и т. п. Лучше, чтобы свет знал эту дичь, какая есть, со всей её мерзостью и скотством. Это случится ценой нашей крови, но Европа убедится, что честный и по-настоящему образованный народ в нежных объятиях такого чудовища жить не мог.

* * *

Мы должны теперь ещё на мгновение перенестись в Варшаву и представить нашим читателям нового персонажа, без которого бы этот роман обойтись не мог, если бы в него не вмешал его случай. Тип, который нам навязывается, не новый, не интересный. Как в географии растений, некоторые из них встречаются на определённых вершинах, так и в общественной географии некоторые физиономии растут и цветут исключительно только в определённых сферах общества.