Красная пара

– Этого не знаю, – сказал вежливо мужчина, – но приказ твёрдый, и мне приказали добавить, что никакие просьбы и инстанции в этом плане ничуть не помогут. Впрочем, – прибавил он, – я полагаю, что вам даже приятней быть может на деревне. Варшава в эти минуты не есть очень милым местом пребывания, особенно для женщин.

– О! Мы также вовсе оправдываться не будем, – прервала Ядвига, – признаюсь вам, что это изгнание так почётно для нас, особенно мне так льстит то, что я признана опасной, что с охотой поеду на деревню, как политическая изгнанница.

Она начала так усердно смеяться, что урядник, чувствуя в её весёлости некое издевательство, стал более серьёзным и из сахара стал похож на кусок плохого мыла.

– Тётя, – говорила далее Ядвига, – поедем в деревню и там только на большой шкале будем вести тайную деятельность.

Урядник мял в руке шляпу, не зная, что говорить.

– Слава Богу, – прибавил он минуту спустя, – что вы так весело это принимаете. Я особенно за это благодарен, потом что миссия была мне очень неприятна.

– Можете быть вполне спокойны за нас, – сказала Ядвига. – Тётя отдохнёт, я подышу свежим воздухом, а так как я похожа, видно, на какую-то опасную революционерку, сменю только театр моей великой деятельности; буду бунтовать крестьян и деревенской шляхте голову вскружу.

Уряднику эти шутки были вовсе не по вкусу, он нахмурился и сказал:

– Я понимаю, что это шутки, но если бы в них была хоть частичка правды, я должен был бы вас предостеречь, что в таком случае изгнание в деревню могло бы измениться на другое, гораздо менее удобное.

– Например? – спросила панна Ядвига.

– Вы меня вынуждаете быть несчастливым пророком, потому что в теперешних обстоятельствах, увы, правительство часто вынуждено хвататься за для него самого отвратительные средства.

– Значит, что же? Сибирь? – спросила панна Ядвига.

– Ну, Сибирь, может, нет, но глубь России.

– Признаюсь вам, что с интересом пустилась бы в эти заснеженные стороны, а, впрочем, и с некоторой гордостью. Наконец, кто же знает? Может, мне бы захотелось проповедовать там тоже. Ещё до сих пор женщинам голов не срубали, но и это может наступить.

– Это ваше отречение поистине чудесно, – сказал урядник, – я думал, что мне будет очень тяжело этот приказ объявить вам.

– О! Будь спокоен, пан, польские женщины приготовились к гораздо более страшным преследованиям, – сказала важно Ядвига, – я надеюсь, что мы мужественно снести их сумеем.

Прибывший мужчина поглядел на Ядвигу с выражением, в котором вежливость боролась с насмешкой.

– Пани благодетельница, – сказал он, – я также поляк и не откажусь от этих чувств к стране, которыми другие так хвалятся, у меня семья, но признаюсь вам, что не желал бы, чтобы женщины, которых я уважаю, вмешивались в так называемые политические дела страны; я нахожу это неподходящим для женщин и хотя не сомневаюсь в их мужестве, не рад бы его подвергать испытаниям.

Ядвига вся покраснела.

– Не думаю, – ответила она, – чтобы это была пора и место вдаваться в разговоры об обязанностях женщин, и сомневаюсь, что мы с вами могли бы понять друг друга, поговорим лучше о том, что касается нас. Признанные опасными, мы должны выезжать на деревню, этот приказ нужно выполнить немедленно?

– Позвольте мне повторить и заверить, что в выдаче этого приказа, в оценке побуждений, которые его вызвали, я не имел ни малейшего участия. Я простой посланец власти, принёс, что мне приказали отнести; есть высшая воля, чтобы вы выехали в двадцать четыре часа.

Ядвига с очень холодной кровью достала из запазухи часы и показала время. Тётка крикнула, протестуя, что так быстро собраться невозможно.

– Но мне кажется, – сказал урядник, – что сделали бы некоторое продление назначенного срока.

– Но почему мы должны просить! Дорогая тётя, – прервала Ядвига, – оказывается, что российское правительство страшно нас боится, для чего же столько хлопот и беспокойства добавлять ему ещё новых? Поедем, тётя, поедем, упакуем вещи.

И, обращаясь к уряднику, спросила:

– С жандармом?

– Не думаю, – сказал, видимо, раздражённый урядник, – но могло бы кончиться на этом, если бы вы так хотели испытывать терпение того, кто мне дал приказ, как были милостивы мой на проверку выставить.

– Прошу прощения, – сказала Ядвига, – но мне казалось, что кто однажды надел этот мундир, который вы носите, должен иметь неисчерпаемые запасы терпения.

Этот упрёк, казалось, закончит разговор, потому что урядник встал и собирался уходить, но тётя испугалась, раздражённая тоном разговора, который вела Ядвига, задержала ещё вежливого пана.

– Уважаемый, дорогой пане, – сказала она, – не гневайтесь на эту мою сумасбродку, а будьте так добры и милостивы сделать, что можно, чтобы нас так вдруг не выгнали, я не говорю о том, что мы имеем и нанятое жильё, и тысячи неоконченных дел, и расчёты с купцами, но это всё-таки собраться и упаковаться. И вы знаете, что мы, женщины, нуждаемся во многих вещах, смилуйтесь, пан, чтобы не в двадцать четыре часа!

– Значит, в сорок восемь, если хотите, возьмите это на себя, я скажу, что ошибся.