Красная перчатка

Раймон де ля Шатр оказался великолепным учителем. Он показывал приемы фехтования не только с мечом и щитом, но и с мечом и дагой — кинжалом для левой руки, а также с другим оружием: коротким немецким мечом брайтсаксом, дюсаком — венгерской саблей… Больше всего Жанне нравился топор. Особенно с шипом на обухе, которым легко пробивался любой шлем. Поначалу все топоры казались ей слишком тяжелыми, но затем она нашла орудие по руке, приноровилась, и успехи не замедлили сказаться. В фехтовании им Жанна иногда брала верх даже над де ля Шатром, который просто пугался хищному блеску в глазах своей ученицы и ее звериной грации.

Что касается супружеской жизни, то Жанна так и не смогла приноровиться к повадкам мужа. Для Жоффрея охота и рыцарские поединки были смыслом жизни; он даже к собственным детям относился с меньшей любовью, чем к лошадям, не говоря уже о своих ловчих соколах. Всеми хозяйскими делами ведала Жанна, виконта они мало интересовали. Тем не менее к жене он испытывал добрые чувства, никогда не позволял грубостей, оставался на удивление верен и благочестив. И все равно любви как таковой между ними не было. Существовали лишь некоторая привязанность и долг.

В принципе, Жанна жила счастливо, особенно с того момента, как в маноре появился Раймон де ля Шатр. Спокойная жизнь в провинции ее вполне устраивала. Так жили многие французские дворянки того времени. Стоило ли сетовать на отсутствие неких возвышенных чувств между мужем и женой, если жизнь была безбедной, сытой, в которой существовало множество других радостей, забот и забав…

В один из ясных весенних дней Жоффруа де Шатобриан, забрав с собой всю свою свиту, отправился на турнир, а Жанна, обрадованная возможностью быть предоставленной самой себе, заставила прислугу заниматься разными делами и выехала на прогулку вместе с де ля Шатром.

Они ехали медленно, никуда не торопясь и перебрасывались шуточками. С шевалье виконтесса чувствовала себя свободно и раскованно. Ему уже было много лет по ее понятиям, — около тридцати — поэтому он казался Жанне добрым дядюшкой.

— …Один скупой рыцарь решил сэкономить на трубадуре и пел под окнами Прекрасный Дамы до тех пор, пока она, утомившись швырять в него цветочные горшки, сама не выбросилась с балкона, — лукаво поглядывая на де ля Шатра, рассказывала Жанна одну из смешных рыцарских историй, бытовавших среди женской половины маноры Шатобрианов.

Де ля Шатр не остался в долгу:

— Ах, эти женщины… Они так требовательны к мужчинам, что те не знают, как им угодить — как вести себя, что говорить и что надевать. Мне довелось слышать страшную историю, как один храбрый рыцарь, не успев выехать на поле брани, тут же упал замертво. Оказалось, отважного сеньора хватил удар, когда ему сказали, что белый плащ с серебряной каймой, который был на нем, в этом сезоне уже не в моде.

— Бедные мужчины… — Жанна изобразила на своем свежем личике напускное страдание. — Как они мучаются от дамских капризов… — Тут она лукаво улыбнулась, а затем продолжила, нахмурив брови: — Моя дуэнья тоже как-то рассказала мне страшную историю о том, как один храбрый рыцарь так смачно делился со старым боевым конем подробностями своих любовных подвигов, что бедное животное не выдержало и само пришло на живодерню. — Жанна звонко расхохоталась.

Ее поддержал и де ля Шатр. Он тоже был в прекрасном настроении. Его вполне устраивала должность наставника в военном деле, хотя беспокойная бродячая натура шевалье постоянно напоминала о себе, особенно в тоскливые зимние вечера. Раймон де ля Шатр относился к Жанне с душевным трепетом, хотя и не знал, почему. Она не была похожа на других женщин. С виду цветочек, — скорее нераспустившийся бутон, — юная и нежная, она превращалась во время учебных поединков в львицу. Ее изящные руки становились железными, удары с каждым занятием все коварней и опасней, а передвигалась она с такой скоростью, что даже он, опытный и искушенный боец, не всегда успевал уследить за ее перемещениями.

— Скажите, шевалье, — если, конечно, это не секрет — почему вы до сих пор не женаты? — неожиданно спросила Жанна.

По ее вдруг посерьезневшему личику де ля Шатр понял, что отшутиться не удастся. Нужно или сказать правду, или уклониться от ответа, что было неприлично, или, что еще хуже, — соврать. Он выбрал первое. Ему не хотелось выглядеть в глазах дочери своего покровителя, сеньора Мориса де Бельвиля, лжецом.

— Вам не доводилось слышать историю рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна? — спросил шевалье.

— Нет, — с некоторым удивлением и заинтересованностью ответила Жанна.

— Странно… Он сочинял прекрасные любовные песни и входил в число лучших миннезингеров прошлого века.

— Увы, мне его произведения неизвестны… — Жанна пожала плечами; она любила музыку, но слабо в ней разбиралась.