“Дело, думаю, в каком-то комплексе”, – это сказал Сверчок уже в предбаннике. Не поворачивая головы, длинный согласился. “Больше всего мы ненавидим своих благодетелей”, – сказал он и вытер руки. “Алло! – длинный приложил к уху трубку, – Лаура? Слышно? Да, все в порядке. Просто набери, как освободитесь. Сверчок? – Он посмотрел на рыжего. – Как обычно. Да, тебе от него тоже. Целую”. Длинный убрал трубку и вопросительно посмотрел на товарища. “Своих благодетелей”, – напомнил тот. “Она считала, что этим он унижает ее, – продолжил приятель. – Дает понять, из какого она мира. Притом что сами они себя вторым сортом не считают, это уж точно”. Они помолчали. “Ей надо было выйти замуж за русского”, – сказал Сверчок. Длинный замотал головой: “Тогда бы они поубивали друг друга”.
“Эсра считала, что Карлуш любит ее из жалости, и это вызывало еще большие приступы бешенства. Она искала в нем противника и мстила как умела. В сущности, это был гордый и воинственный характер. Дочь янычара, она понимала язык силы, а он был с ней ласков. Она вызывала его на сражение, а он капитулировал. И не забывай, она считала себя художницей. Но что хорошо в Турции, никому не нужно в Европе, таких там тысячи. Когда родилась их дочка, девочка Мелисса с синими, как у отца, глазами, ревность Эсры нашла другой источник. Теперь она взревновала мужа к этой девочке. Эсра решила, что рано или поздно Карлуш отнимет Мелиссу, а ее выгонит, и нанесла удар первой. Она обвинила Карлуша в домашнем насилии. Но европейское терпение не русское, оно заканчивается даже у таких людей, как португальцы. К тому же в тот год Карлуша переводили в Россию, а Эсра ехать отказалась. Это была ошибка, нельзя мешать карьере – и Карлуш подал на развод. Однако турчанка не собиралась сдаваться. Как это ни парадоксально, она не хотела терять мужа, но еще больше она не хотела делить с ним дочку. Летом, когда он отправил их в Стамбул к теще, она уведомила о своем решении по почте. “Мы остаемся, – написала она. – Мелиссе здесь будет лучше. Ты сможешь иногда ее видеть”.
Первый год Карлуш регулярно прилетал в Стамбул, но все это были свидания при чужих людях и напоминали тюремные. А несколько раз он и вообще приезжал к закрытым дверям. Никакой европейский суд не мог помочь ему, ведь это была Турция – страна, которая только делает вид, что соблюдает законы.
Так прошло два или три года. Карлуш тратил время и деньги на перелеты, судебные иски и даже подкуп, но в ответ получал угрозы, что вообще не увидит девочку. Все, с кем он общался в Турции, только брали деньги и делали вид, что помогут, а на самом деле безжалостно обманывали. Когда он видел Мелиссу последний раз, она почти забыла португальский язык. В ее взгляде читалась азиатская покорность. Ты проиграл, словно говорили эти глаза – ты не спас меня. Этот взгляд был у него перед глазами, когда на мосту через Босфор он остановил машину и вышел. Он не слышал гудков и сигналов, он стоял у перил и смотрел в пропасть. Жизнь без Мелиссы не имела смысла. Или вниз, или… И он решил, что пойдет ва-банк”.