Красная планета

Стояла сухая зима, заканчивался 2015 год. Он уходил, а за ним уходил и тот отрезок тьмы, когда небо кажется особенно низким. Снега весь месяц не было, и голый асфальт сухо блестел в отсветах витрин. На улицах царила предпраздничная суета, и я шел по Кузнецкому, проталкиваясь сквозь веселую толпу.

У входа в Сандуны курили несколько голых, обернутых в простыни, человек. На мое “С легким паром!” они охотно закивали, выпуская изо рта густой дым. Я прошел между ними и открыл дверь. В предбаннике стоял тот особенный дух, который во втором классе пахнет вяленой рыбой, пивом и вениками. Малый в серой рубашке навыпуск, продолжая с кем-то разговаривать, взял мой билет. Я оглядел диваны, но свободных мест не было, как вдруг над перегородкой высунулась мокрая голова.

“Сюда, здесь”, – сказала голова и исчезла, как черт в свою табакерку. Мне захотелось отблагодарить человека, но, когда я сел, больше никто не повернулся в мою сторону. В полосатых простынях, с одинаково красными лицами – людей в бане как будто раздали из одной колоды.

Первый пар короткий, и я быстро вернулся. Предбанник наполнился звуками, я больше не чувствовал себя чужим на празднике плоти. Мне страшно захотелось квасу. Пока малый вытирал стол и составлял посуду, я машинально разглядывал его белую, покрытую темными волосками, кожу. Скучающим и одновременно бегающим взглядом он походил на остальных, снующих по залу с подносами – той обреченной схожестью, что и распаренные люди, которых он обслуживал.

Сделав несколько больших глотков, я вытер руки и достал планшет. Наконец-то я мог спокойно почитать о спорте. “Ты хочешь, чтобы я снял что? – услышал я. – Ты шутишь?” Это говорил долговязый человек лет сорока-пятидесяти судя по залысинам. Его черные раскосые глаза блестели, а крючковатый нос напоминал клюв. А второй, невысокий и крепкий, носил прозрачную рыжеватую бородку. “Меня, – рыжий протянул телефон. – Только без голых задниц, пожалуйста”. Первый сделал несколько снимков и вернул трубку. “Изображение отправлено”, – зачитал рыжий. Первый вопросительно посмотрел на приятеля. “Это моя новая девушка, – ответил тот. – Она ревнует”. “Разве у тебя кто-то есть?” – “Если ты неутомим в постели, женщине начинает казаться, что она не одна”, – уклончиво ответил рыжий. “Женская логика” (это сказал длинный). Оба негромко рассмеялись. “Сколько ей?” – спросил он. “Она студентка”. – “Поздравляю”, – хмыкнул длинный. Рыжий откинулся на спинку и почесал голое колено: “Драматург женат и больше не должен завидовать” (так рыжий назвал длинного). “Чему тут завидовать?” – “Что кто-то ревнует” – “Ты не знаешь, что такое женская ревность, Сверчок” (так длинный назвал рыжего). Помнишь Карлуша?” – “Шпиона?” – “Дипломата”. – “Конечно”. Сверчок наставил на длинного палец. “Вот у кого жена была действительно ревнивая”, – сказал тот. Сверчок недоверчиво усмехнулся. Драматург мрачно покачал головой: эта история трагическая. “Она турчанка”, – добавил он. “Расскажешь в парной”, – предупредил Сверчок. Они нацепили шапки и стали протискиваться к проходу. Я поджал ноги и сделал вид, что читаю.

В парной орудовал здоровенный детина в наколках. Поддав жару, он с лязгом закрыл заслонку и поднялся на верхний полок. “…забрал ее из Стамбула в Брюссель, – услышал я продолжение рассказа, – и тут же устроил выставку. Но то ли художник она была никудышный, то ли искусство непонятным…” (Тут длинный смахнул с лица капли.) “В общем, выставка провалилась и она взревновала его еще больше. Она…” “Мне жарко”, – перебил Сверчок. Они пересели. Мне хотелось услышать продолжение, и я пересел тоже. “…такие же сообщения получили и другие члены парламента, – продолжал длинный. – Точнее, все парламентарии-женщины, коллеги Карлуша по работе. Турчанка решила, что среди них его любовница, и сделала рассылку с угрозами”. Драматург надвинул поглубже шапку. “Это переходило границы, ведь это Европа, а не коммуналка, и, хотя скандал замяли, с этой минуты мой друг жил как на вулкане. Стоило ему задержаться после работы, как Эсра устраивала допрос, а потом закатывала истерику, особенно если в компании, где задержался Карлуш, были женщины. В ее турецкой голове не укладывалось, что мужчина и женщина могут встречаться чисто по-дружески. Дважды он обнаруживал ее в ванной, где она якобы готовилась вскрыть вены. Притом что никакой любовницы не существовало, мой бедный друг по-прежнему был влюблен в свою жену…”