Красная площадь

Пробираясь через заросли ольхи и орешника к задам своего участка, Твердохлебов дивился тому, как быстро противник отреагировал на сделанный им позавчера ход. Он-то был уверен, что найти его невозможно. Что может быть неприметнее мотоциклиста с удочкой в чехле? Только мотоциклист без удочки… Да еще в такой дождь!

Тот факт, что его атаковали не бандиты из казино, а милиция, неприятно удивил Ивана Алексеевича. Книги, которые он читал, утверждали (и жизненный опыт, к слову, этого утверждения не опровергал), что самостоятельно, без посторонней помощи, российские менты не способны отыскать даже собственные подштанники. А если ненароком и найдут, можно не сомневаться, что им либо хорошо за это заплатили, либо основательно припугнули — словом, дали стимул.

Стимулировать их в данном случае могли только хозяева казино, то есть отпетое ворье, бандиты, гангстеры, место которым за решеткой, а еще лучше — на кладбище. А раз так, милицейская форма суть не что иное, как маскировка, к которой прибег хитрый, коварный враг.

Потому что милиционер, работающий на бандитов, — это уже не милиционер, а уголовник в погонах.

Разобравшись в этом сложном вопросе, Иван Алексеевич почувствовал спокойную уверенность. Все снова было, как на войне: свои по одну сторону, чужие — по другую. Противник превосходящими силами захватил временно оставленный без охраны объект, и теперь следовало решить, что с этим делать.

Окажись под рукой у майора Твердохлебова хотя бы пяток ребят, он выбил бы этих пятнистых жаб из дома и занял оборону. Да что пяток! Хватило бы и одного Сереги Сухова, чтобы эти клоуны в трикотажных масках полетели отсюда вверх тормашками!

Однако ничего легкого эта война, как и любая другая, ему не сулила. Наступать было невозможно — одному и без оружия против полутора десятков вооруженных профессионалов, — но и отступать Твердохлебов не мог. Без денег, без приличной одежды, в камуфляже и резиновых сапогах — ну куда ты станешь отступать? Если эти жабы нашли дачу, то городская квартира, надо полагать, уже давно у них под колпаком. Черт, как же они ухитрились его найти, да еще так скоро?

Кроме всего прочего, спасаться бегством, ничего не оставив противнику на память о себе, было не в правилах командира десантно-штурмового батальона Твердохлебова.

Время в индивидуальной Вселенной майора Твердохлебова остановилось в тот самый миг, когда мощный взрыв сбросил его с лобовой брони бронетранспортера. Майор увяз где-то во второй половине восьмидесятых и окаменел там, как муха в куске янтаря. Контузия, неприятие того, что творилось в стране на рубеже восьмидесятых и девяностых, и вызванное всем этим нервное расстройство возвели вокруг частного мироздания Ивана Алексеевича стены, которым позавидовала бы любая цитадель Средневековья. Поэтому суетная современная жизнь обтекала его с двух сторон, как быстрая река, бурля и пенясь, обтекает торчащий на самой стремнине валун, не оставляя на его гладкой поверхности видимых следов. Он совершенно искренне полагал, что его дом — его крепость, что смелого пуля боится, что у всех без исключения сотрудников правоохранительных органов обе ноги левые и что его архаичный красный мотоцикл служит наилучшей гарантией полной незаметности. А когда жизнь, в течение которой он столь опрометчиво вмешался, без видимых усилий вышибла ворота возведенной им цитадели и ворвалась внутрь, топча коваными сапогами хрупкие цветы иллюзий, Твердохлебов отступил на заранее подготовленные, тщательно укрепленные позиции и занял круговую оборону.

Связь с действительностью временно прервалась; пенсионер, проводящий свои дни за возделыванием огорода, собиранием грибов и чтением третьесортных боевиков, не прекратил свое существование — он просто взял небольшой тайм-аут, а его место занял матерый, опытный профессионал-десантник. Выйдя на исходную позицию, он в последний раз проверил снаряжение и очень удивился, обнаружив у себя в руке плетеное лукошко с грибами. Пожав плечами, он отбросил этот посторонний предмет. Лукошко покатилось по склону, подпрыгивая и щедро разбрасывая рыжие лисички и разноцветные сыроежки, а потом застряло в кусте орешника.

Противник хозяйничал на даче, как у себя дома. Видимо, те, кто возглавлял этот налет, пришли к выводу, что Твердохлебов давным-давно дал тягу куда-нибудь за Уральский хребет. А почему, собственно, он этого до сих пор не сделал? — промелькнул где-то на заднем плане сознания вопрос. В сущности, это было уже неважно: что сделано, то сделано и не может быть переделано. Важно было другое: приписав Ивану Алексеевичу разумный поступок, которого тот по неизвестной ему самому причине не совершил, противник расслабился.