Машина с детьми остановилась у ворот. Водитель ждал, пока повозку коменданта уберут с проезда, а лошадей отгонят в стойло.
Дель-Фаббро уже шел к дому, на втором этаже которого находились его кабинет, а на чердаке – лаборатория. Чтобы подняться на второй этаж, нужно было пройти между рядами двухуровневых нар. Так Дель-Фаббро, приезжая сюда из комендатуры, мог видеть общее состояние подопечных, выбирая по необходимости новый материал для своей работы. Но в тот жаркий июльский вечер он не смог оценить, все ли из обитателей дома здоровы, бодры и готовы к труду на железной дороге. И, возможно, к тому, чтобы еще чем-то, более существенным, послужить на благо Рейха.
Во дворе дома Дель-Фаббро ждали партизаны. Небольшая группа из семи человек. Узнавшая, что на самом деле происходила в те годы в Матвеевском дома. Один из ушедших в лес в самом начале оккупации жителей поселка застал коменданта и его соратников в лесу за деревней, на болоте. Когда они, после очередного ритуала, собственноручно избавлялись от того, ненужного, что неизменно оставалось, и было следствием их дел. Пораженный, партизан, как мог, записал все увиденное и отнес записку, «официальным рапортом», командиру отряда. Командир, два раза прочитав листок, мелко исписанный кривыми буквами, принял решение о том, что происходящее в Карташевской нужно прекратить немедленно.
И после этого, жарким вечером в середине июля 1944-го года, на дворе Матвеевского дома началась стрельба. Охраны у дома в тот вечер было мало. Партизаны выбрали момент возвращения Дель-Фаббро, когда большая часть офицерского состава еще оставалась в Вырице, выполняя поручения по итогам инспекции, а рядовые наблюдали за работами по укладке железнодорожного полотна.
Один из мальчиков, тот, что до этого сидел у окна, воспользовался суматохой и решил бежать. Он смог выбраться из черного «Фольксвагена» и бросился от деревни в сторону леса, вслед за уже отступавшим партизанским отрядом. Из семи членов отряда выжило только трое. Мальчик до самого начала весны жил вместе с ними, а потом его отвезли в Ленинград.
На земле перед Матвеевским домом лежало пять тел. Четверо пришедших из леса и комендант лагеря в Вырице, Ансельмо Дель-Фаббро, с простреленной головой.
– Стрелял мой отец. – Федотова сидела за столом и размешивала сахар в кружке. Иногда ложка задевала дно, и тогда раздавался чуть слышный металлический звон. – Он тогда и выжил. Он же первым и увидел всех этих, в зеленых балахонах, в лесу. Говорил, что ночью разглядел их на поляне у ручья, и записал увиденное. Пристрелил того немца. Так, что опознать даже, говорили, было невозможно. Потом ушел вместе с товарищами и тем пареньком обратно, в лес. Между прочим, до конца войны дожил, потом в Гатчине служил… Вставайте, покажу сейчас вам кое-что.
Федотова поднялась из-за стола и направилась к двери. На улице было холодно. Снова выпал снег, укрыл деревья в саду, лужи и дорогу. Он таял, с крыши капало. Федотова взяла из прихожей лопату, стоявшую в темном углу, за мешками с картошкой, и протянула ее Косте:
– На, разомнешься. Пора уже. Судя по тому, как ты возишься на диване ночами – силы у тебя есть.
А после этого отвела Лизу и Костю к холмику с крестом, у самого забора. Тому самому, который весь поселок называл «могилкой», и, глядя на который, крутил у виска, неизменно вспоминая «сумасшедшую бабку».
– Копай, Константин.
Костя вопросительно взглянул на Федотову:
– Там что у вас, батя закопан?
– Костя, не в твоем положении шутить. Копай, а там увидишь.
Земля была еще мягкой, подтаявшей. Лопата шла хорошо. Копать пришлось недолго. Через пару минут лопата уперлась во что-то твердое.
– Вот, а теперь вперед давай, только к крестику ближе. Как траншейку такую. И осторожней.
В яме, отмеченной крестом, лежал продолговатый сверток темно-серого брезента. Когда Костя закончил очищать его от мокрой земли, Федотова встала на колени и достала сверток из ямы. Развернула прямо на снегу. В свертке лежала винтовка Мосина, советская «трехлинейка». И пара десятков патронов к ней, завернутых в прозрачный целлофановый пакет.
– Мария Павловна, вы что, сдурели что ли? У вас тут оружие на участке. Его ж как минимум надо в сейф. На охотника вы вообще не похожи, откуда это богатство? – Пивоваров, оперившись на лопату, принялся разглядывать винтовку. – Да она и рабочая поди еще, судя по всему. Постреливали что ли у себя в библиотеке-то?
– Вот именно из этой винтовки папа мой того гада здесь, в Карташевке, и пристрелил. Голову снес «на ура», как говорил. Прямо в лоб. А относительно оружия – так ты сейчас, извини, Константин, не при исполнении уже, посмертное составление протокола это, конечно, интересно. Но вот прямо ноу-хау – мент на вечной службе. Забудь уже. Думаю, и не такое ты видел. Пошли в дом, правда, а то вдруг кто увидит.
Передав винтовку Лизе, заставив Пивоварова закопать ямку, восстановив видимость маленькой могилы, Федотова направилась к крыльцу: