Красная река, зеленый дракон

Мимо Кости и Лизы проплывали тела, искривленные запредельным притяжением, когда-то заставившим чайную чашку скакать по столу Никишиной. И нельзя было даже предположить, кем были они при жизни. Ведь Бадмаев говорил, что здесь лежали мертвецы вне зависимости от того, на чьей стороне вели они войну. Может быть, это убитые немцами, а может быть и сами фашисты – рядовые и офицеры, оказавшиеся вместе в земле, которая не различала, кого закапывают в нее. Так же, как для Тени не было значения, какую из частей мира поглощать в себя, разрушая раз за разом тонкую грань реальностей и расширяя прореху в самой сути мироздания. Зеленые, светящиеся глаза испускали слабое свечение, тысячами огоньков блуждая в хороводе вокруг валуна. Руки из глины, дрожащие тела из коры и листьев, осыпающиеся в груды почвы, подхваченные зеленым вихрем, тут же соединявшиеся во что-то новое, лишь отдаленно походившее на их совсем еще недавние очертания. Поток непрерывно менялся, уносясь к центру воронки, туда, где клубился дымный столб.

Из пришедших вместе с Костей и Лизой на поле этой ночью в клокочущем океане мертвецов остался только лишь Бадмаев. Он стоял, озаренный зеленым светом, который лился от потоков переплетенных тел, сложив руки на груди, уже без шубы, на холодном ветру. Изредка какой-то из всплесков потока пытался дотянуться до него, но Петр Александрович что-то произнося (издалека нельзя было услышать, что), отводил руку в сторону. И обремененный остатками материи отросток скрывался в общей массе движущегося множества.

– Костя, он же в Дракона своего превращается, смотри… – Прошептала Лиза.

Вихрь, появившийся на месте круга из фонариков, менял очертания. Но с этими изменениями никак не был связан холодный ветер, который мог всколыхнуть и поменять форму теперь уже четко различимого столба высотой размером с пятиэтажку, состоявшего из чего-то, подобного мутно фосфоресцирующему зеленым зыбкому пару. Облако дрожало так же, как и все вокруг. Сам воздух стал иным, высветился изнутри бледным малахитом. Столб наклонялся, становясь пирамидой, шаром и облаком, затем снова выпрямляясь в столбы, и опять превращаясь в облако. У облака возникали углы, оно бурлило, выпуская из своей глубины продолговатые отростки, и снова втягивало их в себя. Ничего не говорило о том, что это, неясное и огромное, готово обрести какие-то постоянные формы, хотя несколько раз Косте и казалось, что вот-вот – и станет оно каким-то лицом или фигурой. Но действительно было ясно, что вот он – дракон Дель-Фаббро. Зеленая сила вечного существования благодаря тому, что она заберет с собой в эту, вечную, жизнь.

Запас материала, так необходимого Дракону, не иссякал. Будто бы он вытягивал его не только из захоронений под полем, но и со всей округи.

Внезапно сквозь зеленый туман Дракона стали видны какие-то желтые огни. Они росли. Несколько десятков подпрыгивающих, мечущихся из стороны в сторону лимонного цвета шаров, напоминающих глаза. Костя решил, что это и есть глаза – глаза Дракона, такие, какими их представлял себе фашист. Но скоро понял, что ошибся. Свет исходил от машин. Приехали оставшиеся цыгане, все те, кого Шофранка не пустила в переходы Солнечного Дома.

Два десятка автомобилей. И все они, как тогда, у дома Федотовой, были полны рома. Но рома приехали не одни. За ними по замерзшему полю неслись три полицейский машины, мерцавшие сигнальными маячками. И один «автозак», подпрыгивая и громыхая на ухабах. Андрюша все-таки смог дозвониться до председателя садоводства. А тот, памятуя о случившемся прошлой осенью происшествии с металлом – до своего знакомого в Гатчине.

Колонну цыганских машин полицейские заметили под Вырой. Машины со знакомыми всем в округе номерами неслись по заснеженной трассе, одна за другой заворачивая налево, к Сиверской. В этот раз приказом было не просто «попугать», а взять как можно больше «представителе кочевого народа» под стражу. Так и началась погоня, которая в итоге привела всех на старое колхозное поле.

Автомобили с цыганами неслись напрямик, снося ломкий борщевик и мелкие молодые березки. Цыгане, уже не разбирая пути, и то ли пытаясь спастись от преследователей, то ли в ярости к похитителю детей из табора, не сбавляли скорость. Машины разноцветными прямоугольниками врезались в море светящихся мертвецов, оставляя за собой длинные полосы сравнительно чистой, едва подернутой дрожащим зеленым маревом земли. Мимо камня, на котором стояли Пивоваров и Никишина, пронесся тот самый оранжевый «Запорожец», на котором когда-то ездил Гриша. Сейчас Гриши уже, скорее всего, не было в живых, его поглотили волны изменившейся по воле бывшего коменданта концлагеря реальности. А машина, перемалывая колесами массу светящегося дыма и мертвых тел, остановилась в нескольких метрах от валуна. Выскочившие из нее мужчины начали отбиваться от накрывавших их потоков призрачной зелени, нахлынувших в ту же секунду, как двигатель перестал работать. Притяжение клубящегося столба потянуло к себе пустой «Запорожец», закрутило машину, перевернуло ее на крышу, и поволокло в темноту.