Красная роса (сборник)

— Ну, ну, — беззлобно пригрозил судья, — самого прокурора обзываешь.

— Теперь все одинаковы, все — прокуроры, — хмуро парировал Лысак, взяв из рук Головы

металлический фонарик.

— Слыхал, Сидор Зотович? Разжаловали нас…

Голова не обиделся, басовито прохрипел:

— Переживем…

Блеснул карманный фонарик. То ли лампочка в нем была такая миниатюрная, то ли

батарейка уже выдохлась, но высевалась из него только слабая полоска света. И все-таки хоть и

слабый, но живой лучик прыгал впереди, высвечивая из кромешности то полную воды колею, то

бугристое болото. Мотор заработал веселее, машина заметно набирала скорость.

Лысак, вертя баранку, чувствовал себя так, будто бы сейчас, когда нет Качуренко, был

здесь самым старшим, ответственным за этих молчаливых людей в кузове и за самого комиссара,

зябко вертевшегося на пружинистом сиденье.

— Кто так светит? — властно покрикивал он. — Ты, Яремович, руку высунь, снаружи

подсвети…

Сквозь ветровое стекло луч пробивает слабо, притупляется. И совсем другая статья, если

светить напрямую…

Белоненко молча выполнил приказ, высунул за окно не только руку, но и голову, направил,

желтоватую полосу света на дорогу. Похоже было, что дорога ползла вверх, так как вода в

колеях не застаивалась, блестел размытый и утрамбованный песок. Белоненко сразу же

сориентировался — этот обнаженный холм, за которым уже начинались поля колхоза, был

приметным ориентиром. Три километра с немалым остались позади.

Роман Яремович знал, что должен остаться в тылу, если враг достигнет Калинова. Не только

знал, но и активно вместе с другими формировал будущий отряд из коммунистов и комсомольцев,

не раз выезжал с товарищами в лес для тайной постройки будущего жилья, подбирал связных,

тех, кого вскоре назовут подпольщиками, был одним из немногих, кто знал, где были склады с

продовольствием, одеждой, под какими дубами и соснами закапывалось оружие, бутылки с

горючей смесью.

Полуторка вскарабкалась на самый верх, на самый высокий песчаный холм. Днем отсюда

было видно далеко. Калинов был перед глазами, будто выписанный на карте-километровке.

Дождь притих, сквозь тьму лучше просматривались белые песчаные колеи.

Вдали блуждали подвижные пятна, похожие на беспорядочно разбросанные, подбитые снизу

предрассветной розоватостью облака на мутном небе — отблески далеких пожаров.

Именно такой далекий отсвет, бессильный прояснить ночную кромешность, завис на черном

фоне ночи, именно его и приметила остроглазая Зиночка Белокор.

— Разве мало теперь горит? — проворчал, видимо, уже спросонок, Зорик.

— Но ведь горит же… Почему на востоке?

Похоже было, что Зиночка отстаивала какое-то свое мнение, то ли не умела его отстоять, то

ли это мнение было еще неясным.

— Где подожгли, там и горит…

— Да на востоке же… — твердила свое Зиночка.

Придирчивый, как и любой судья, Комар наконец понял, что беспокоило девушку.

— Может, с самолетов…

Словно проснувшись, неожиданно забасил Голова:

— А может, и не с самолетов… Погода им не благоприятствовала. А оно горит. На северо-

востоке. Это уже какая-то загадка.

Полуторка, одолев холм, нырнула в лощину, за ней начинался лес. Калинов, подобно всем

полесским селам и поселкам, как мерзнущий дед, предусмотрительно завернулся в зеленую

шубу, неподалеку от него поля перемежались перелесками, а чуть дальше начинался лес,

который упрямо наступал на голые песчаные холмы, а там, где-то в глубине, в дебрях, был

нехоженый, глухой и неприступный.

Машина покатила по ровной дороге, колеса подпрыгивали на ухабах, ударялись об

обнаженные корни. Партизаны невольно засмотрелись на зарево.

Лука Лукич Кобозев выразил то, что беспокоило каждого:

— Наверное, прорвались… с севера… Не нравилась мне в последнее время ситуация…

— Зря остался Качуренко…

Это сказал Комар. Услышав его слова, ожил Цезарь. Как тонкий знаток войн всех времен, он

горячо поддержал судью.

— Вы правы, Клим Степанович, — начал он безапелляционным тоном школьного учителя, —

история учит чему? Возьмем, к примеру, богатейшую военную практику римских цезарей. Все

они были воинами, и большинство из них оказались непревзойденными полководцами. Хотя бы

Гай Юлий Цезарь. Став императором, он вел много войн, как полководцу ему везло. Когда

покорил Египет, пребывал там годами. Говорят, из-за Клеопатры, царицы египетской. Не

посчитался с тем, что она царица, сделал из нее обыкновенную наложницу. На самом же деле он

хотел утвердиться в Египте…

Когда Лан начинал читать лекцию о далекой истории, слушателей убаюкивал его ровный

голос. А что говорить о пассажирах, которых уже столько времени качала полуторка на разбитой

дороге в кромешной тьме? Они молчали. А лес разговаривал с ветром, и, кроме комиссара,

который подсвечивал дорогу Лысаку, никто не заметил, что полуторка стала явно сдавать,